Горький мед - Мария Лебедева (1996)

На следующий день в Александровке Ольга сидела в гамаке, подвешенном дядей Пашей в тенистом уголке сада, и усердно читала «Театр абсурда», но работа продвигалась очень медленно. Мешали дядипашины пчелы, облюбовавшие густой клевер у забора, рядом с гамаком, и, конечно, тревожные мысли о том, сколько продлится изгнание и чем вообще все это кончится. Она понимала, что мирно все завершится лишь в том случае, если режиссеру станет известно, где находится Ираклий. Но кто, кто поможет ему получить такие сведения? Надежду вселяла только мысль, что у них имеются другие каналы кроме Светки и рано или поздно они сработают. А если нет?

Во всей этой истории Ольгу успокаивало лишь одно: Светка, живя в квартире у Шурика и тети Дуси, теперь в безопасности, да и Кира Петровна приезжает сегодня в Москву, о чем Ольга узнала, когда, навещая утром в больнице дядю Пашу, позвонила Шурику. Правда, Светка сомневалась, что им удастся уговорить ее поехать в деревню, но радовалась хотя бы тому, что мать не будет находиться по известному режиссеру адресу.

Другая же информация, та, которую получила Ольга от дяди Паши, несколько огорчила ее, если еще можно было огорчаться такими пустяками в подобных обстоятельствах, когда по следу за тобой идут бандиты и ты не сегодня-завтра рискуешь оказаться у них в руках. Но Ольга и сама была приятно удивлена, когда почувствовала, что, несмотря ни на что, способна еще к нормальным человеческим эмоциям.

А узнала она от дяди Паши, что Кирилл действительно был женат, но жена его, стюардесса, полтора года назад погибла в авиакатастрофе. Ольга же была уверена, что у него семья, и смирилась с мыслью, что никогда не увидит больше симпатичного штурмана, хотя до сих пор не могла забыть открытую улыбку, озарявшую все лицо, от которой на душе становилось радостно и тепло. А теперь, узнав, что он вдовец, она горько сожалела о так и не состоявшемся продолжении их мимолетного знакомства.

Дядя Паша, казалось, был огорчен этим не меньше Ольги, до того по сердцу пришелся ему Кирилл Андреевич, такой умный, добрый и мужественный человек.

— А ведь он мне сам говорил, что ты ему покойную жену напомнила, — вздохнул он. — Походка, говорит, у вашей племянницы точь-в-точь как у Полины. Очень он ее любил…

Последние слова дяди Паши неприятно резали слух Ольги, и в следующее мгновение он сам, поняв, что сказал лишнее, попытался исправить положение:

— То есть мне он этого не говорил, что любил, я просто подумал…

Ольга движением руки остановила его.

— Ладно, дядя Паш, что уж теперь об этом… — устало произнесла она. — Ну не могла же я сама просить у него телефон? Да к тому же я не знала, что его жена погибла.

И они, оставив эту болезненную тему, заговорили о том, что дядя Паша настолько поправился и окреп, что разумнее будет из больницы ехать не в Москву, а в Александровку и что Ольге надо поскорее закончить работу и взять отпуск.

Теперь же, сидя в гамаке с синей папкой на коленях, Ольга мечтала поскорее разделаться с работой, отвезти ее в издательство и попросить у Искры Анатольевны пусть даже неоплачиваемый отпуск. Да и о какой оплате, о каких деньгах может идти речь, когда под угрозой собственная жизнь и жизнь близких людей? Шурик что-то верное сказал, сопоставив деньги и жизнь… или время? Мысли путались у нее в голове, жужжание пчел навевало дрему, и Ольга, зная свою особенность засыпать непосредственно после мысли об угрозе жизни, заставила себя подняться, подошла к висевшему на стене сарая рукомойнику и побрызгала в лицо ледяной водой. Почувствовав, что гамак создает нерабочее настроение и действует усыпляюще, она забрала папку с рукописью и отправилась на веранду.

Минут сорок спустя в доме послышались голоса: вернулись из больницы мать с тетей Тамарой.