Опасная любовь - Николай Новиков (1995)

Девчонка уверенно поставила кассету, включила музыку. И, танцуя, стала раздеваться под разудалое пение Филиппа Киркорова. Танцевала она хорошо, грациозно сбрасывая юбчонку, потом блузку, лифчик. Оставшись в ажурных белых трусиках и черных чулках, поддерживаемых черным поясом, она соблазнительно покачивала бедрами прямо перед носом Нигилиста. И вправду, умела это делать отлично. Но Нигилиста ее умение лишь раздражало все больше и больше. Его нос презрительно дергался, казалось, еще немного — и Петр Яковлевич скажет знаменитую рекламную фразу: «А запах!»

А запах был приятным, любой другой вдыхал бы его с наслаждением.

Вот она легко стянула чулки, избавилась от пояса, одним движением сбросила трусики. Нигилист скользнул взглядом по острым грудям, потом мрачно уставился на бритый лобок, над которым торчал короткий столбик волос, будто усы у Гитлера.

Он зажмурил глаза, заскрипел зубами.

— Хватит! — крикнул он. — Все, убирайся отсюда!

Девчонка в изумлении замерла посередине комнаты. Улыбка медленно сползала с ее губ.

— Но почему?..

— Потому, что я не хочу. Ты все поняла? Немедленно одевайся и уходи. Все. Ты не нужна мне больше.

— Но мы ведь договаривались на всю ночь, — робко сказала она.

— Пошла вон! Немедленно!

— А деньги?

— Сколько тебе обещали заплатить?

— Триста долларов…

— Держи свои триста. — Нигилист выдернул из внутреннего кармана пиджака пачку купюр, отсчитал три бумажки, швырнул на журнальный столик.

Девчонка торопливо натянула трусики, юбку, блузку. Чулки, пояс и лифчик запихнула в сумочку. Получив деньги, она совсем по-другому смотрела на Нигилиста. С презрением. А он, опустив голову, молча сидел в кресле. Прижав сумочку к груди, девчонка попятилась к двери, но вдруг остановилась, посмотрела на Нигилиста уже не презрительным, а жалостным взглядом.

— Тебе нужно или вернуть свою Наташу, или обратиться к экстрасенсу, чтобы помог избавиться от нее, — сказала она. — Теперь я понимаю, почему ты понравился мне. Такое в наше время не встретишь.

— Убирайся! — заорал Нигилист, и девчонка, вздрогнув, поспешно исчезла за дверью.

Петр Яковлевич так и остался сидеть в кресле, обхватив руками голову. Он думал о Наташе, о своей Наташе. Она никогда не говорила с ним таким глупым, фальшивым тоном. Приехала из деревни кое-как одетая, не знала, что такое тостер… Он дал ей все, все, о чем только может мечтать современная женщина. И не только в России — где угодно!

Она даже не пыталась притвориться любящей женой, воспринимала свое новое положение, как должное. Она была спокойной и холодной в театре и на приеме, дома, за столом и в постели. Его это устраивало. На приемах он чувствовал на себе завистливые взгляды мужчин, дома уделял ей внимания ровно столько, сколько считал необходимым. Это была именно та жизнь, к которой он стремился.

Но подлая выходка наркомана из Наташиного поселка, который привез в Москву «план», передал его людям Радика, а потом позвонил в милицию, испортила все. И поскольку он, Нигилист, свел наркомана с людьми Радика, ему нужно было выпутываться из этой истории. Радик наотрез отказался от денег за своих арестованных бандитов. Его условием было — вечер с Наташей. Шеваров, к которому Нигилист бросился за поддержкой, и слушать его не захотел. Радик занимался вопросом поставки тюменской нефти концерну «Сингапур», если бы он обиделся, «Сингапуру» грозили бы крупные неприятности, Поэтому Шеваров приказал: делай что хочешь, но чтобы Радик был доволен сотрудничеством с нами. И Нигилист сделал. Он уступил.

Наташа поняла это и вскоре ушла от него. Она не смогла простить предательство. Тогда только он понял, как любит ее, как дорога она ему. Даже такая — холодная, равнодушная. А ведь она может быть и нежной, любящей… Мысли о том, какая она — нежная, любящая, страстная, неистовая, не давали ему покоя ни днем, ни ночью. Особенно ночью… Они были похожи на кошмар, наваждение.