Одеяло свалилось на пол. Они лежали на белой простыне и молчали. Аристарх думал, что Шура, наверное, обиделась на него, уж больно он грубо и жестоко вел себя. Ну и пусть. Больше не будет приглашать.

Шура снова придвинулась к нему, положила голову на грудь Аристарха. Ее коротко стриженные волосы щекотали ему подбородок.

— Спасибо, Арик, — горячо прошептала она. — Это была самая настоящая фантастика. Я догадывалась, что испанские гранды — яростные и неистовые мужчины, но одно дело догадываться, а другое… У меня голова кругом идет. Сейчас я могу тебе точно сказать: я люблю тебя, Арик.

Аристарх молчал. Он думал о том, что чувствует сейчас полковник, муж Шуры. Хоть как-то догадывается, что в эти минуты в его постели лежит другой мужчина и жена признается ему в любви? Или — нет? Ответ оказался простым. А сам он чувствовал что-то, когда приближался к дому, где его Ирка уединилась в комнате с толстым, старым спонсором? Ни-че-го! А ведь Ирка могла в это время…

Ни-че-го.

— Ну что ты молчишь, мой испанский гранд?

— Думаю… О твоем муже.

— Он сегодня звонил из Барселоны. Сказал, что послезавтра прилетает. Что еще тебя интересует о моем муже?

— Не ревнует?

— Нет, ему не до этого. Он мне сразу сказал, что, если узнает об измене — убьет. А если не узнает, то ее и не было. Подозревать, следить, представлять себе всякие ужасы — это, по его мнению, слишком дорогое удовольствие для мужчины.

— А ты этим пользуешься?

— Почему бы и нет? Если это позволяет мне чувствовать себя женщиной, а не просто женой?

— Действительно, — пробормотал Аристарх, чувствуя, как в груди рождается неприязнь к Шуре.

А если его Ирка — такая же?

22

Выйдя из подъезда, Наташа на мгновение зажмурилась. Яркое весеннее солнце ослепило ее, заиграло ощутимо теплыми лучами на красивом, смуглом лице. И небо над головой было синим-синим, каким оно бывает весной в далеком Гирее.

Вот и в Москву пришла весна. Надолго ли?

В такой чудесный, первый по-настоящему весенний день она уезжала от Андрея, покидала навсегда не очень уютную, не очень теплую квартиру, которая, тем не менее, помогла ей пережить страшные дни одиночества и растерянности, оставляла в ней хорошего, доброго человека… Если думать только об этом, прекрасная погода могла показаться издевкой над ее чувствами. Но ведь уезжала она к своему Сережке, к единственному, любимому, к кому чуть ли не год стремилась всей душой. Выходит, там, на небе, одобряли ее поступок, напутствуя весенними, яркими лучами?

Наверное, так, но особой радости Наташа не чувствовала. Во-первых, переживала за Андрея, а во-вторых, страшно было, как-то сложатся ее отношения с родителями Сергея? Она лишь однажды виделась с его матерью, когда она и Сергей еще работали в коммерческой палатке, и до сих пор помнит презрительный взгляд хорошо одетой женщины, склонившейся к окошку.

Павел Иванович, подражая настоящим персональным водителям «настоящих боссов», галантно распахнул переднюю дверцу «жигуленка». Однако Наташа, поздоровавшись с водителем, не спешила сесть в машину. За нею шел Андрей с тяжелым чемоданом в руке. Наташа открыла заднюю дверцу, держалась за нее, пока Андрей заталкивал чемодан на заднее сиденье.

— Ты куда это собралась, Наташа? — удивился Павел Иванович.

— А я думал, водители обязаны говорить «вы» своему начальству, — усмехнулся Андрей.

— Так я ж на людях всегда говорю «вы» и «Наталья Николаевна», — стал оправдываться Павел Иванович. — А когда никого нет, что же… Наташа не возражает.

— Выходит, я — не люди, — покачал головой Андрей.

— Ты — замечательные люди, — сказала Наташа. Она подошла к нему вплотную, обняла, крепко поцеловала в губы. — Я буду думать о тебе, если почувствуешь очень сильное желание вымыть наконец посуду, так и знай, это я тебя заставляю.