Верь мне и жди - Ольга Тартынская (2009)

Объявили группу «Коловрат», у меня подпрыгнуло сердце. Музыканты заняли свои места, подключили инструменты (все струнные были с электрическим звучанием). Запел рожок. К нему прибавились какие-то дудки, флейта, шаманские барабаны (я подумала почему-то, что это и есть джам-беи), и на сцену выплыла она. Да, у твоей нимфы голос был сильный и звонкий. Даже грохнувшие электрогитары и ударные не перекрыли его звучание. Она пела как птица, легко, свободно, весело. В этот миг я понимала тебя, твое увлечение. В нее нельзя было не влюбиться…

«Коловрат» исполнил несколько песен под бешеные аплодисменты и восторженный свист. Где ты? — подумала я. Любуешься ею из своего уголка или готовишься к выступлению? Я посмотрела по сторонам и увидела тебя. Непонятно, почему раньше не заметила. Ты сидел прямо напротив сцены и не отрывал глаз от нее. Какой это был взгляд! На меня ты так никогда не смотрел. Этого взгляда было достаточно, чтобы понять все, но вы ничего не боялись…

«Коловрат» завершил свою программу, ты вскочил с места и поднес солистке неведомо откуда взявшийся букет роскошных цветов. Она ласково смотрела на тебя и улыбалась. Какая мука наблюдать это! Я кусала губы, чтобы не стонать. Что ж, сама обрекла себя на нечеловеческую пытку.

Твое выступление завершало концерт. На сцену поднялись незнакомые музыканты и проверили инструменты, микрофон: ты не терпел плохого звука. Твое место перед сценой заняла она.

Я следила за вами, как дотошный сыщик, уже не задумываясь о том, что подглядываю в замочную скважину. В этом было что-то отчаянное, последнее. Ты пел замечательно, вдохновенно, но меня поразило не это. Я услышала новую песню. Песню, в которой жил пленительный образ своенравной, соблазнительной юной красавицы. И пел ты для нее. Принимая шквал аплодисментов, ты подошел к самому краю сцены и сделал едва уловимый жест. Жест, который — я уверена — никто, кроме нас троих, не заметил: движение бедрами вперед, адресованное ей. Я невольно залилась краской стыда. За тебя и за себя.

Тебя долго не отпускали со сцены, требовали петь еще и еще, выкрикивали названия известных песен, пока ты не пообещал выступить завтра, перед закрытием фестиваля. Зрители стали разбредаться. Большая часть публики направилась к лесу. Ты, кажется, скрылся в автобусе. Где же она?

— Хельга! — услышала я возле уха и дернулась от испуга. Обернулась, готовая ко всему.

Передо мной стоял мой давешний знакомец, украшенный венком из полевых цветов; истинный Лель. Ой как не до него мне было!

— Куда вы подевались? Я ждал вас на обед.

— Не до того было, — пробормотала я, силясь разглядеть, куда направилась твоя нимфа.

— Кого-то ищете? — не отставал юноша.

— Да нет, так…

— Тогда идем в лагерь? Там вы услышите и не такую музыку, — кивнул в сторону сцены Мирослав.

«Почему бы нет?» — подумала я, косясь на автобус. Нужно было скорее уходить, потому что толпа стремительно редела и мы просматривались как на ладони. Еще следовало позаботиться о ночлеге. У меня был выбор: вернуться в заброшенный дом, снять номер в гостинице или остаться в лагере. В заброшенном доме определенно не хотелось ночевать, страшно. В гостинице опасно: я могла себя рассекретить. В лагере? Но у меня нет палатки… И потом, я должна быть поблизости от тебя. Зачем? Чтобы установить факт измены и не мучить себя больше надеждой! Да, любимый, я дошла до такой низости, готова была шпионить за вами и ночью. Думалось, если все узнаю, мне станет легче.

Я посмотрела в раздумье на Мирослава, который терпеливо ждал моего решения.

— Что ж, идем, — сказала я, положившись на Божью волю.

Мы пошагали в лес.

— Вам понравился концерт? — спросил Мирослав, поглядывая на меня.

— Да, — ответила я, не понимая даже, о чем он спрашивает.

— Красков, конечно, харизматичный певец. И голос у него сильный. Песни правильные…

— В каком смысле правильные? — тотчас включилась я.