Я казнила себя постоянно. Специально ходила по ночам, чтобы навлечь на себя беду. Кончилось все тем, что однажды на меня налетел грабитель, вырвал из рук пакет с продуктами, купленными в ночном магазине, и ударил по голове так, что я упала и сильно поранила руку. Но этого было мало, мало! Я должна была страдать, чтобы заглушить ту ноющую душевную боль, которая точила меня, не оставляя ни на секунду. Это должны быть равноценные душевные страдания, а не мелкие неприятности. Я ненавидела себя и не могла жить. Признаюсь, думала опять о самоубийстве. Только любовь к тебе, которую я же осквернила, спасла меня. Желание увидеть тебя, дождаться, чтобы в последний раз припасть к твоей груди, оказалось сильнее суицидных настроений.

При этом мысль о тебе вызывала нестерпимую боль, будто я уже потеряла тебя. Моя измена, мой грех встали между нами, и я не знала, как справиться с этим…

Гошка, конечно, звонил. Я не хотела с ним говорить, но он звонил снова.

— Ну скажи, что с тобой? — кричал он в трубку. — Я тебя оскорбил? За что ты так со мной? Ты знаешь, что я люблю тебя! Ты за это меня мучаешь?

Я плакала и молчала. Когда он выкрикивался, говорила только одно:

— Прости меня, прости и забудь. Не звони больше.

Мне слышалось, что он плачет тоже, но, возможно, только казалось.

Решение пришло само. Я не давала Гошке номера мобильного телефона, он знал только городской и еще адрес моей квартиры. Переехав в новое жилье, я не сообщила ему ни телефона, ни адреса.

Необходимость заниматься переездом и ремонтом немного отвлекла меня от самоистязания. Квартира была фантастическая, место уютнейшее, дом исторический. В другое время я бы скакала на одной ножке от радости. Все как я мечтала или даже не смела мечтать! Теперь же я с тоской думала о ремонте и прочей возне. В этих стенах мне было холодно и бесприютно. Новая мебель не несла в себе ничего живого, не была обжита. Вокруг меня вертелись какие-то люди, что-то спрашивали. Нужно было принимать решения, придумывать, что куда ставить, каким цветом красить. Я, конечно, могла нанять дизайнера. Но во-первых, не было денег, во-вторых, я обещала тебе, что все сделаю сама, для тебя, чтобы тебе было хорошо и уютно в доме.

Уцепившись за эту мысль, я с головой ушла в работу, будто этим могла искупить хоть часть своей вины. Я думала о тебе, старалась смотреть твоими глазами и создала оригинальный дизайн квартиры. Следовало спешить: я хотела к твоему возвращению основное завершить, чтобы ты вошел в свой новый дом и почувствовал себя комфортно. Я опять обложилась журналами, каталогами и буклетами. Пока рабочие-молдаване делали стены и потолки, я моталась по магазинам, подыскивая необходимые аксессуары. И все-таки я катастрофически не успевала сделать все до твоего возвращения!

Поэтому не очень огорчилась, когда ты позвонил и сообщил, что задерживаешься еще на две недели. Твои концерты начинались только в ноябре, так что все срасталось, как теперь говорят. Слушая по телефону твой голос, я снова плакала.

— Эй, Хельга, ты там не хандришь? — спросил ты весело.

— Нет-нет, — силясь не хлюпать носом, ответила я, — все в порядке. Жду тебя. Тебе хорошо?

— Здорово! Приеду, расскажу. А главное, понимаешь, музыка звучит! Я ее слышу постоянно. Записываю понемногу. Кажется, совсем новое что-то…

Да, ты был на подъеме, полон творческих сил и вдохновения. Ты привезешь из путешествия столько материала, что его хватит на новый альбом.

А я?.. Что я могла сделать, чтобы искупить вину перед тобой? Господи, как тяжек грех, когда не с кем его разделить! Я уж было подумала, а не съездить ли в Дубровку, к отцу Александру? Эта мысль все чаще являлась мне неким утешением, я цеплялась за нее в самые трудные моменты, когда была на грани. Однако не ехала, потому что не знала, как туда добраться. По какой дороге, какими автобусами. Никакой связи, кроме почтовой, с Дубровкой не было, но я не знала адреса. Оставалось ждать тебя, круг замыкался.