Любовь как в кино - Виктория Тим (2017)

Эмоции так и распирают меня. Однако слез на глазах нет. Я пролила их достаточно. Сейчас чувствую только отголосок боли, как и всякий раз, когда что-нибудь о нем напоминает. Слабый отзвук того, что было раньше.

Шейн переехал на Средний Запад из Англии к дедушке и бабушке, здесь ходил в старшие классы и поступил в колледж. В колледже мы и познакомились. Как-то разговорились – и не смогли остановиться. И с тех пор не расставались. Он открытый, порывистый, и волосы у него всегда были в беспорядке. Я любила трепать его шевелюру…

Шейн – моя первая настоящая любовь. Мое впервые по-настоящему разбитое сердце. Мое первое настоящее все.

Бросаю взгляд на коробку «Кенсингтон» в кладовке. На самом деле ее следовало подписать «Кенсингтон и Шейн». Каждая открытка, которой мы обменялись, все наши маленькие сувенирчики надежно заперты внутри. Подхожу и встаю на цыпочки, пытаясь ее ухватить, наконец достаю. Там есть фотография, которую мне отчаянно хочется увидеть. Раньше я держала ее в рамке на прикроватном столике.

Ставлю коробку на мамин стол и осторожно расстегиваю молнию, словно боюсь, что воспоминания, запертые в ней, вдруг выскочат и разбегутся.

Вытаскиваю сваленные кучей предметы и перебираю один за другим. Открытки сложены вместе и связаны веревочкой. Махровый напульсник лежит отдельно. Подношу его к носу и нюхаю. Запах Шейна давно выветрился, но я помню, как, ложась спать, надевала его себе на руку. Бросаю напульсник обратно в коробку и наконец добираюсь до фотографий.

Невольно стискиваю зубы, когда замечаю ту самую. Шейн лениво прислонился к стене, ворот распахнут, в опущенной руке ноутбук. Многие годы это лицо было последним, что я видела, перед тем как заснуть, и первым, что видела, открыв глаза утром. Как долго я скучала по нему…

Сравниваю старое изображение с фоткой с «Фейсбука». Те же вьющиеся темные волосы. Те же медово-карие глаза. Тот же Шейн.

Старше, да, но определенно он.

Из груди вырывается тяжкий вздох. Почему он не сказал, что все – неправда? Я бы поверила. Я хотела, чтобы все оставалось как прежде. А он только сказал, что ему очень жаль. И что он не может всего объяснить, потому что…

– Кензи? – Это моя тетя Грета.

– Здесь! – откликаюсь я.

Бросаю фотографию в коробку, быстро застегиваю молнию и запихиваю коробку обратно на полку.

– Так и думала, что найду тебя тут. Все уже садятся за стол.

На ней темные джинсы и свободная белая туника. Ожерелье из бирюзы подчеркивает голубизну ее глаз, и на его фоне еще ярче горят свежевыкрашенные рыжие локоны.

– Красивый цвет, – улыбаюсь я, кивая на ее прическу.

Тетя Грета встряхивает завитыми кудрями.

– Правда? Твоя мама сочла цвет омерзительным. Сказала, что он привлекает слишком много внимания.

– Разве не в этом цель?

– Ну, это бонус, – смеется тетя.

Интересно, что именно она подразумевает под бонусом: то, что цвет раздражает мою мать, или то, что он привлекает внимание. Наверное, и то и другое. Тетя Грета считается в семье черной овцой, «неудобной»; ее не заботит, что о ней могут подумать. В иерархии семейства Шоу она стоит на ступень ниже меня – той, которая никогда ничего не делает как надо, зато по крайней мере старается.

Тетя Грета берет мою руку и присвистывает.

– Ни черта себе! Стоит, наверное, целое состояние. Что сказали Ренсон?

Она единственная, кто знает о придуманном мною прозвище для супердуэта «Рен и Грейсон». Улыбаюсь и подавляю смешок.

– Поверь мне, к следующей встрече она и на свое кольцо добавит камней. – Грета улыбается и, отпустив мою руку, кивает в сторону двери. – Идем! Обед уже начался.

Плетусь за ней следом и снова достаю телефон. Никак не пойму, с чего это Шейн вдруг решил связаться со мной сейчас, спустя столько лет.

Стоп. Куда подевался его запрос?