Год длиною в жизнь - Стивен Манчестер (2016)

Кинотеатр для автомобилистов на открытом воздухе повидал немало оставленных нами пустых жестянок из-под пива, а однажды мы исхитрились и провезли на территорию канистру из-под майонеза, доверху заполненную самогоном. Припоминаю, что охранник на въезде никак не мог врубиться, откуда идет запашок, но мы с Дьюи вовсе не собирались торчать у него на виду и ждать, пока он сообразит, что к чему.

Чем старше я становился, тем больше убеждался в том, что поколения до нас отличались ничуть не меньшим сумасбродством. Хотя они критиковали и осуждали нас на каждом шагу, они точно так же злоупотребляли алкоголем, домашним насилием и неверностью — причем мой отец отличился больше других. Если уж на то пошло, единственное, что изменилось с тех пор, так это то, что мы стали вести себя более открыто.

* * *

И еще одного человека из своего детства я не забуду никогда — мистера Дьюгоня, отца Дьюи.

Мистер Дьюгонь ужасно беспокоился о сыне с того самого момента, как тот появился на свет. Долгие годы его страхи были оправданными: первые робкие попытки малышей, едва научившихся ходить, познать мир; дерзкие, бедовые выходки подростков… Даже переходный возраст превратился для мистера Дьюгоня в тяжкое испытание — взять к примеру однажды позаимствованный нами без разрешения его автомобиль, причем водительских прав у нас не было, и прочие невинные шалости.

А потом Дьюи вырос. Он перестал прыгать с крыш и объедаться леденцами, лежа на диване. Но его отец так и не смог привыкнуть к этому. То ли за долгие годы глубоко укоренившаяся привычка оказалась сильнее, то ли внутреннее напряжение — или же сочетание того и другого, — но он никак не мог успокоиться, превратившись в сплошной комок нервов.

Сколько себя помню, я полагал, что так он демонстрирует нам свое чувство юмора, которое у него отсутствовало напрочь, и лишь много позже понял, что он нисколько не шутил. Он просто проявлял чрезмерную заботу, будучи не в состоянии скрыть собственные страхи.

Однажды он рассыпал крысиный яд под крыльцом, которое приподнималось над землей не больше чем на фут. Когда мы с Дьюи вернулись из школы, он уже не находил себе места от беспокойства.

— Эй, ребята, вы, случайно, не играли под крыльцом? — спросил он, когда мы с Дьюи подошли к нему по подъездной дорожке.

— Что? — проворчал Дьюи.

— Вы не пробовали белый порошок, что рассыпан под крыльцом? — взвинченным и высоким от напряжения голосом осведомился он.

Вместо ответа Дьюи молча зашагал прочь, а я, пряча глупую ухмылку, последовал за ним.

Его старик снова окликнул нас:

— Потому что это — крысиный яд…

Мы даже не оглянулись.

— Вы же знаете, что ягоды остролиста тоже ядовиты, верно?

Я думал, что обмочу штаны от смеха.

— Это не смешно, — заметил Дьюи и с грохотом захлопнул за нами дверь.

Но это было действительно смешно. И самым смешным, как ни странно, оказался тот день, когда мистер Дьюгонь похоронил свою мать.

* * *

Прожив долгую жизнь, полную бед и страданий, которыми она щедро делилась с окружающими, бабка Дьюи наконец-то испустила последний вдох и покинула наш мир с воплями столь же громкими, как и в тот день, когда появилась на свет.

— Отмучилась, страждущая душа, — вздохнул отец Гросси. Молодой священник провел рукой по ее морщинистому лицу и закрыл глаза, устремленные в вечность.

— Еще бы, — пробормотали себе под нос члены семьи, — и мы вместе с ней.

Мне тогда уже исполнилось пятнадцать, и я был удостоен чести нести гроб на траурной церемонии. Это был мой первый опыт подобного рода, и я обрадовался возможности помочь своему лучшему другу.