Год длиною в жизнь - Стивен Манчестер (2016)

Суза был моим лучшим другом, то есть тем, от кого разумный человек должен любой ценой на войне держаться подальше. И он отплатил мне именно той услугой, которую я от него и ожидал. Он умер быстрой и насильственной смертью. Пуля снайпера угодила ему прямо в лоб, и на том все и закончилось. Подобная смерть выглядит вовсе не так драматично, как полагают многие. Мы смеялись и переговаривались, а в следующий миг, еще эхо не успело замереть, ноги у него подкосились и он повалился на сырую землю, как мешок с картошкой. Последующие минуты промелькнули тогда — да и сейчас тоже — подобно кадрам психоделического слайд-шоу: наше отделение открыло яростный и беспорядочный огонь, и вверх взлетели щепки, ветки и листья, словно изрубленные полоумным суши-поваром, которого по недосмотру выпустили из психушки…

* * *

Больше я сдерживаться не мог. Упав на колени, я принялся оплакивать бессмысленную гибель лучшего друга. Откуда-то издалека доносился плач Беллы, скорбевшей вместе со мной. Тело мое содрогалось в конвульсиях, я плакал навзрыд, плакал так долго и тяжело, что, пожалуй, действительно заключил мир с тем самым клочком земли, который некогда помогал уничтожить. «Как мы могли творить такие ужасы друг с другом?» — спрашивал я себя. Четыре десятилетия спустя ответ казался очевидным: «Потому что мы считали себя другими. Мы полагали себя исключительными».

Я долго стоял на коленях, отдавая дань уважения и памяти погибшему другу, в последний раз представляя себе лицо Сузы, его загорелый гладкий лоб, дерзкую улыбку и сигарету в уголке рта.

«Скоро увидимся, приятель, — молча пообещал я ему. — Теперь уже скоро».

Пока жена терпеливо ждала моего возвращения в реальность, я думал о цене, которую заплатил с друзьями. Влияние и последствия Вьетнама оказались разрушительными.

Когда я вернулся домой, жизнь предложила мне очередной тест на выживание. Я женился на любимой девушке, Белле, и вернулся на работу к МакКаски, но в душе у меня царил ад.

Пять долгих лет я прилагал дьявольские усилия, чтобы скрыть его. Я чувствовал себя виноватым в том, что вернулся целым и невредимым, — и лишь теперь понял, как сильно ошибался. Долгие годы я оставался инвалидом. Какая-то неведомая темная сила затягивала меня, и хотя я сопротивлялся, мой разум в конце концов капитулировал. Водоворот депрессии оказался настолько глубоким, что я не видел ни его дна, ни выхода из него. На душе у меня лежал камень, на плечах — тяжкая ноша, и мне хотелось лишь одного — сбросить его, отдохнуть и расслабиться, быть может, даже заснуть вечным сном, но страх остаться там навсегда гнал меня вперед. Я чувствовал, что в этом водовороте я не один, но душу мою надрывало горькое одиночество. Каждый шаг давался мне с невероятным трудом и отзывался острой болью, словно я брел в никуда. Я спрашивал себя, а догадывается ли кто-нибудь о том, что творится со мной, что я потерял себя, и знает ли, как вытащить меня отсюда. Много раз меня охватывал мучительный страх. Я погрузился в отчаяние и спрашивал себя, действительно ли это конец. Но при этом я всякий раз задавался вопросом: «А что, если сделать еще один шажок?» Но шагов потребовалось множество. Понадобились долгие годы маленьких, незаметных шажков и любовь сострадательной, понимающей женщины, чтобы наконец направить мою мятущуюся душу и сердце домой.

— С тобой все в порядке? — донесся до меня чей-то голос.

Подняв голову, я увидел, что рядом стоит Белла, как было всегда, всю нашу совместную жизнь. Лицо ее побледнело и осунулось. Она выглядела так, словно только что вернулась с собственной войны. Я схватил ее руку, поднес к губам и поцеловал.

— Наконец-то все кончено, — сказал я ей. — Мы можем вернуться домой.

— Слава Богу, — ответила она и растаяла в моих объятиях, окончательно излечив мне душу.

* * *