Я не боюсь летать - Эрика Джонг (2017)

– Дерьмо собачье, и ты это знаешь. Они сначала дают лекарства, а потом используют его как показатель здоровья. Когда лекарства много – тебе хуже. Когда мало – лучше. Логика хождения по кругу. Да и кому нужны эти чертовы лекарства? – Он со всей силы стукнул по куску глины.

– Знаю, – сказала я.

Все дело было в том, что я соглашалась с ним. Представления докторов о здоровье и болезни явно оказались чуть ли не еще безумнее, чем представления Брайана. Мыслили они так тривиально, что если бы Брайан и в самом деле был Богом, то они бы этого не поняли.

– Это все вопрос веры, – сказал он. – Это всегда было вопросом веры. Мое слово против слова толпы? Ты выбираешь толпу. Но от этого их слово не становится справедливым. И более того – тебе это известно. Мне тебя жаль. Ты так чертовски слаба. Силы воли у тебя никогда не было. – Он размял глину в тонкий лист.

– Брайан… ты должен попытаться понять мою позицию. Я чувствовала, что могу свихнуться от напряжения. Твои родители все время кричали на меня. Доктора читали проповеди. Я уже забыла, кто я такая…

– Это ты-то от напряжения? Ты! Кого заперли – тебя или меня? Кому вкачивали торазин – тебе или мне? Кого продали на реке – тебя или меня?[330]

– Нас, – сказала я сквозь слезы. Крупные соленые капли стекали по щекам к уголкам рта. У них был приятный вкус. У слез такой утешающий вкус. Словно ты можешь выплакать целую новую матку и заползти в нее. Алиса в своем собственном море слез.

– Нас! Не смеши меня!

– Это правда, – сказала я, – пострадали мы оба. У тебя нет монополии на страдания.

– Уходи, – сказал он, начиная скатывать глину в змею. – Иди в монастырь, Офелия. А хочешь – утопись. Мне все равно…

– Ты, похоже, не помнишь, что покушался на мою жизнь, да? – Я знала, мне не следовало это говорить, но я очень рассердилась.

– Твою жизнь! Если бы ты любила меня… если бы ты, черт тебя возьми, понимала значение жертвы… если бы ты не была такой избалованной сучкой, ты бы не говорила мне эту херню про твою жизнь!

– Брайан, ты что – не помнишь?

– Не помню что? Я помню, как ты заперла меня, – вот что я помню…

Внезапно мне пришло в голову, что существуют две версии кошмара, который мы пережили: его версия и моя версия, и они ни в одном пункте не совпадают. У Брайана нет никакого сочувствия к моим страданиям, он даже не знал о них.

Он даже не помнил событий, которые привели его в больницу. Сколько существовало других версий нашей реальности? Моя, Брайана, его родителей, моих родителей, докторов, медсестер, социальных работников… Существовало бессчетное число версий, бессчетное число реальностей. Мы с Брайаном вместе пережили кошмар, а теперь выяснялось, что ничего совместного не было. Мы вошли в эти события через одну дверь, но попали в разные туннели, брели в одиночестве в разной темноте и в конечном счете вышли в противоположных концах земли.

Брайан холодно посмотрел на меня, словно я была его заклятым врагом. Хоть режьте меня – не помню последние слова, сказанные нами друг другу.

У нас с отцом оставался целый день и вечер до отлета в Нью-Йорк. Мы взяли напрокат машину и поехали в Тихуану. Мы шли по улицам, отпуская замечания насчет «местного колорита» – вполне предсказуемые слова о бедности людей и роскоши церквей.