Песок под ногами - Татьяна Успенская-Ошанина (2008)

Не ветер, кто-то, кто решает случайность жизни, случайность смерти, несёт меня по пустырю и не даёт ни за что ухватиться.

— Я ненавижу тебя, проклинаю тебя, тебя, случайная злая сила, которая убила мою Дашу, мою маму, моего Джана! За что ты убила их? Проклинаю! — кричу я.

Меня всю свело судорогой. Нет, не случайность. Не верю, чтобы случайность сбрасывала людей в пропасти. Почему рано гибнут лучшие? В этом есть закономерность.

Обеими руками я ухватилась за тонкое, уже голое деревце, которое подрагивало в небольшой ямке. Теперь мы вдвоём с деревцем дрожали не переставая — ветер мотал нас из стороны в сторону.

Даша погибла потому, что в самый тяжёлый момент осталась совсем одна. Я должна была разглядеть, что с ней происходит. Должна была увезти её с собой под Москву, собирать вместе с ней грибы и в реке плавать вместе.

Да, да, сквозь все письма — Дашин упрёк: почему её оставили одну бороться со своей любовью, оставили одну решать будущее?

Дашу бросила я. И бросили Шура, Глеб и Костя — её лучший друг.

Мы с деревцем стояли в яме, заросшей полынью, и полынь билась о землю. Полынь пахнет осенью и смертью. Когда-то, давно, я очень любила запах полыни.

Даша всё равно пошла бы в горы. Тем более пошла бы, если бы поверила мне и решила строить с Глебом общую судьбу.

Ни от болезни, ни от несчастной любви, ни от решения своей судьбы, ни от смерти я никого защитить не могу. Только могу вовремя погладить висок друга, чтобы он не болел, вовремя обнять худенькие плечи девочки, чтобы она согрелась, вовремя посоветовать и собрать лёгкие пока слёзы с лица дочки. А больше ничего не могу.

Нужна ли я со своей любовью кому-нибудь?

Где-то совсем рядом послышалось мяуканье. Со дна ямы, дрожа, смотрел на меня чёрный котёнок. Я зажмурилась от неожиданности. Открыла глаза. Котёнок! С белой грудкой и белыми ножками, с белым кончиком тощего хвоста, белой половиной мордочки. Всё остальное — очень чёрное. Глаза — голубые и смотрят снизу вверх, мне прямо в глаза. И мяукает он два раза подряд, как одно слово говорит. Моя дочка сейчас в школе — на продлёнке. Она возится со всеми малышами нашего двора и просит каждый день щенка или хотя бы братика. Я так всегда занята… Моя дочка растёт, как вот эта полынь, — сама по себе. Только я могу защитить её от ветра и гор. Я должна, наконец, целиком заняться своей дочкой, понять её! Сегодня, сейчас…

Конечно, это не братик и не щенок — это всего лишь глупый котёнок. Он порвёт все вещи и все шторы. Но я вижу молящие глаза дочери… Я как-то сразу согрелась. Взяла сырой, худенький комочек, сунула за пазуху. И без связи, без объяснений, может быть, потому, что, наконец, поняла, как забыта мной моя дочка, твёрдо решила уйти из школы.

В чём-то самом главном я ошибаюсь. Литература — наука и никакого отношения к судьбе детей не имеет. Лично я не умею преподавать литературу как науку. Я уверена, литература каждым своим словом учит детей жертвенности, любви, больной совести. Так думаю я. Поэтому пусть кто-нибудь другой даёт им Чехова и Достоевского как науку. Может быть, у другого учителя дети не увидят, не возьмут для себя в путь ни больной совести, ни мук при виде чужих страданий. А я не хочу больше озвучивать для ребят тревожные голоса наших правдоискателей.

Котёнок вдруг зацарапал меня и заурчал. Вот так он и порвёт всё, что сможет порвать.

Я шла домой. Ветер швырял мне в лицо песок. В песке вязли ноги, когда мы с Дашей шли за врачом для Кости. Песок мешал нам идти, затягивал нас. Откуда здесь так много песка?

Ни ветер, ни песок больше не могли удержать меня на пустыре, я шла спокойно, им наперекор, быть может, потому, что, прижимая к себе угревшегося котёнка, была сейчас не одна.

Вот и Севастопольский проспект. Мимо пронёсся троллейбус. Он пролетел, нахально звеня проводами.