Песок под ногами - Татьяна Успенская-Ошанина (2008)

Возле ног — муравьиная куча. Даша встала на колени. Кишели, тащили сор, суетились рыжие муравьи. Не сор это для них. Не кишат они — живут миром, все вместе. Что они знают своё? Взяла на палец одного, муравей сунулся в одну сторону, в другую, заметался в неволе. Её новое состояние связано почему-то с жизнью муравьёв. Как муравьи могут быть так тесно вместе, как понимают друг друга?

Вот вечером снова вскинется на поляне огонь. Это похоже?

Сколько мучилась, искала ответы на отвлечённые вопросы! А людей в счёт не брала.

Встала. Снова увидела солнце. Солнце поднялось уже выше её, совсем немного, но выше. Она хочет домой. Ничего не зная, не понимая, что с ней вдруг случилось в эти дни, ни о чём не думая, побежала, и бежала легко — всесильная.

* * *

— Вы опоздаете, — торопила я ребят. — Скорее, пожалуйста.

А они не шевелясь сидели на лавках, прятали от меня взгляды и молчали. Да что же это? Каждый день сюрпризы.

— Что-нибудь случилось? — тороплюсь понять и перебираю в уме всё, что могло произойти с вечера до утра. Вроде чай пили вчера дружно и спать легли вроде вовремя. И позавтракали спокойно, только Даша сегодня опять куда-то исчезла. Решаю обратить их молчание в шутку:

— Хотите, ещё раз позавтракаем? Может, тогда появятся силы?!

— Мы не пойдём больше работать, — виновато говорит Шурка.

— Вы жаловались, надоела брюква, перевела вас на строительство, стройте, пожалуйста, школу! Может, школа для вас мелка, хотите строить институт?!

— Правда ведь не пойдём, — Глеб встал, снова сел, — а вы всё шутите. — У него, как и у Шуры, виноватое лицо, и он отворачивается от меня. — Да вы сами подумайте, мы, как идиоты, из первой кучи во вторую переносим кирпичи, а потом перетаскиваем их обратно, из второй в первую. Рабочие матерятся, издеваются над нами.

— Зачем ерундой заниматься? — подхватили ребята. — Строить не дают.

— Бессмысленная работа. — Геннадий стоял у двери, вполоборота ко мне, смотрел во двор, и снова — в который уж раз! — меня поразило необычное благородство его лица.

Я облегчённо вздохнула — бунт, слава богу, обычный, житейский, живой бунт!

— Кирпичи, кирпичи, кирпичики-и-и, — Ирина покачивала головой, и её хвост выскакивал то слева, то справа, словно маятник точных часов, — кирпичные, надоедливые, — тянула Ирина. — А нельзя нам придумать что-нибудь поинтереснее?

— Унижает нас эта работа, — неожиданно надо мной навис Фёдор. Я невольно отодвинулась. — Извините, пожалуйста. — Он улыбнулся беззащитно, и передо мной зажужжала, закрутилась тупым носом кинокамера. Я отвернулась от неё и увидела летящую по золотой траве Дашу. — Извините, — ещё раз сказал Фёдор. — Иначе вас не снимешь.

— Из одной кучи в другую, бездарная работа!

— Пусть тяжело будет, но чтоб нужно.

Лица Даши ещё не различить, только золотая паутина волос…

— Вообще-то лучше брюкву поливать, и брюкве приятно, и нам нормально.

— Хорошо, — поспешно согласилась я. — Сегодня отдохните. Подумаем. — Не нравится мне их зависимость от меня, моя власть: прикажи я, и всё-таки они пойдут таскать кирпичи. Это видно по их лицам.

Фёдор тоже увидел Дашу — снова зажужжала кинокамера. Даша ближе, ближе. Наконец вижу её вчерашнюю улыбку. И только тогда иду к себе — переодеться из рабочего костюма в платье.

А я вот даже не задумалась, какая это, полезная или бесполезная, работа, таскала вместе с ребятами кирпичи, и всё. Да, совсем другое поколение, лишнего движения не сделают. Но если рассуждать так, как они, половина работы — бессмысленная.

Мне хорошо философствовать, с профессией, в общем, повезло! А согласилась бы я всю жизнь с бумажками, например, возиться? Тоже профессия. А клозеты чистить согласилась бы? Работа нужная, но вряд ли кто по охотке захочет…