Танец страсти - Марион Орха (2009)

— Итак, наши узы скреплены, — подвела я итог.

Мы оба понимали, какую грань перешли.

С этой минуты мы стали неразлучны. Если другие пассажиры о нас судачили, мне было все равно. Днем мы подолгу сидели на палубе в плетеных креслах, поставленных рядом; мы садились за один стол обедать; мы танцевали вместе снова и снова. Жаркими вечерами мы гуляли, стараясь забраться в какой-нибудь тихий темный уголок, где нас не увидят чужие глаза. Когда все дамы давно уже расходились по каютам, мы оставались на юте, одни под звездным небом.

Затем однажды кто-то видел, как я вхожу в каюту лейтенанта, и после этого две мои опекунши явились ко мне с разговором.

Рядом с миссис Инграм добросердечная миссис Стергис обрела некоторую суровость. А обычно добродушная миссис Инграм производила впечатление черной грозовой тучи, втиснутой в тело маленькой хрупкой женщины.

— Я решительно возражаю! — объявила жена капитана.

— В темноте нетрудно ошибиться, — заметила я в ответ.

— Поверьте, Элиза: мы заботимся о вас и вашем добром имени, — увещевала миссис Стергис.

— В его каюте есть окно, а в моей — нет.

Я предложила им сесть, однако обе дамы отказались; миссис Инграм занервничала.

— Всем известно, что ночью диван превращается в постель.

— Право же, миссис Инграм, что вы хотите этим сказать? — Я притворилась, будто не понимаю.

В тот же вечер мы с лейтенантом уютно расположились на таком же диване в его каюте, как вдруг я заметила, что сквозь стекло за нами подсматривает жена капитана. Встав с дивана, я решительно опустила жалюзи, а миссис Инграм отпрянула, смущенная и раздосадованная.

Последовали меры. Капитан с супругой объявили, что больше меня не принимают; меня изгнали из-за капитанского стола, а чуть позже дали понять, что мне вообще не стоит появляться в обществе. Больше я не участвовала ни в каких балах и развлечениях, а еду мне приносили в каюту.

Рождество мы с Джорджем отпраздновали вдвоем, в его каюте. Услышав доносящуюся из капитанского салона музыку, мы подвинули мебель и стали танцевать, медленно и осторожно, чтобы ни на что не наткнуться. И были счастливы.

Вся жизнь для меня сосредоточилась в плывущем по волнам корабле. Каждый вечер лейтенант Леннокс приходил ко мне в каюту, и мы часами сидели, глядя друг на друга во все глаза. Я видела отчетливо лишь то, чего могла коснуться, — его лицо, губы, пальцы. Все остальное расплывалось. Как долго нам достаточно будет объятий и поцелуев?

— Лейтенант?

Он улыбнулся:

— Да, миссис Джеймс?

— Пожалуйста, зовите меня Элизой.

Он улыбнулся шире:

— Элиза?

Я едва удержалась, чтобы не хихикнуть.

— Да, лейтенант?

— Пожалуйста, зовите меня Джорджем, — сказал он, целуя меня в кончик носа.

— Джордж?

— Да, Элиза?

Я притянула его к себе.

— Джордж, пожалуйста, поцелуй меня еще.

Его губы коснулись моей шеи — сзади, сбоку, под подбородком.

— Где, Элиза? Где целовать — здесь или здесь?

Мы были в его каюте. За стеклом иллюминатора выцветал закат: на темнеющем небе блекли длинные багровые и лиловые полосы облаков. Под потолком тихонько покачивалась лампа, и по углам бродили тени.

Его губы скользнули вниз — по моему горлу к груди.

— А под платьем еще столько всего сокрыто, — прошептал он.

У меня участилось дыхание; косточка в корсете жалобно скрипнула, платье натянулось на швах.

— Джордж, помоги, пожалуйста.

Повернувшись спиной, я указала на крючки, удерживающие лиф платья. Дрожащими руками Джордж их расстегнул. Когда он справился с последним, я скинула лиф, выпростала руки из рукавов.