Отражение звезды - Марина Преображенская (1997)

— Фима… — протянула она. Губы против ее воли растянулись в улыбке, точно кто-то изнутри управлял мышцами лица. Как пестрый рой мотыльков, заплясали перед ее глазами цветные блики, но лицо Фимы все так же отчетливо виделось ей сквозь игру света. Она почувствовала одобрительное похлопывание по плечу и испугалась. Ладонь его взлетела у самых глаз, расстояние как-то скукожилось, рука его стала короткой и толстой, а лицо узким и асимметричным. Горло захлестнул бурный приступ смеха, она услышала этот смех и еще больше испугалась.

— Узнала, — произнес Фима, и Леночка зачем-то кивнула. Одновременно с кивком головы дернулась и стена. Она выгнулась неправильным полукружьем — рисунок на обоях заплясал. Леночка разглядела придурковатых зверушек, которые замахали ей закорючками лапок и тут же превратились в голубоватый дымок, застлавший ей глаза. Ее затошнило от этой бесконечной пляски перед глазами, от того, что она не может уловить хоть что-нибудь, поддающееся логическому осмыслению.

Ну что за бред? Тучи мошек облепили ее влажное тело, она стала отмахиваться от их назойливого щекотания и вдруг снова услышала хриплый смех. Свой смех, похожий на шипение капель жира, падающих на раскаленный металл мангала.

— Ка-айф… — протянула Леночка и запоздало подумала, что и это тоже часть бреда. Сама она бы не могла произнести это слово — губы помимо ее воли выдохнули его, а смысл сказанного дошел до нее позже, спустя пару секунд.

«Никогда со мной такого не было», — подумала она и вдруг поняла, что ничего понять не в состоянии, что даже не знает названий предметов, окружающих ее. Не знает их предназначения. Не знает элементарных слов и понятий, как будто только что родилась.

Бред. Бред, бред, бред, бред!!! Но что такое бред? Еще немного, и она свихнется. Она снова хохочет. Ненормальный гомерический хохот, отзывающийся в голове тысячекратным эхом. Над чем смеемся, господа? — доносится до ее мозга откуда-то из глубин подсознания, а поскольку и это становится для нее неразрешимой загадкой, непонятной, необъяснимой, игрой звуков и смысла, то она снова заливается смехом. Над собой смеемся! И еще одна причина для хлюпающих звуков, вырывающихся из груди.

Из фокуса возникает Фима, Леночка смотрит на него с благоговейным ужасом, хочет пойти следом, даже приподнимается на кровати, но, ощущая свое тело как киселеобразную массу без костяка, плюхается обратно.

Леночка провалилась в беспамятство. Она то вываливалась оттуда, как из плотно обволакивающего кокона, то снова ныряла обратно. То пыталась ухватиться за хвост какой-нибудь немудрящей юркой мыслишки, то обнаруживала, что никаких мыслей никогда не было и не могло быть. Ловила летающие яйца, переплывала какую-то мутную реку, оказывалась на том берегу и растворялась в облаках фиолетовой пыли. Открывала глаза, чувствовала чьи-то руки, слышала какие-то голоса и порой даже осознавала, что с ней делают что-то ужасное, что-то невозможно мерзкое. Но что?

Она хохотала, рыдала, уползала и снова возвращалась во власть этих рук, чувствуя, что мозги свинчиваются, что все тело пронизывает сумасбродное желание бесконечного обладания мужским телом. Желание не удовлетворялось, и это бесило.

— Бери, детка, — слышала Леночка грубый и требовательный приказ. «Никогда этому не бывать!» — мелькало в ее голове, но тут же будто что-то переключалось в ней, и она снова смеялась, выполняя то, к чему ее понуждали.