Отражение звезды - Марина Преображенская (1997)

Она очень огорчилась, когда Леночка покачала головой.

— Нет, Евгения Алексеевна. Моя фамилия Григорьева, а зовут меня Лена. Можно по фамилии, можно по имени, как вам будет угодно, — Леночка улыбнулась. Как была похожа эта женщина на киношный добрый образ учителей прежних лет! Наверное, она преподавала литературу. Читала напевным голосом письма Татьяны к Онегину. Или рассказывала о трагедии Катерины, а может быть…

— Ну, радость моя! — всплеснула руками Евгения Алексеевна, поправила пальчиком сползающую дужку, и лицо ее расплылось в улыбке узнавания. — Как же я не признала?! Был у меня Гришенька Григорьев. Умничка мальчик. Головушка золотая, светлая, умная головушка. А руки-то умелые, просто не руки… Но… — взгляд ее стал сосредоточенным и удивленным, — нет. Гришенька умер в шестидесятом. Он и школу не окончил, жаль мальчика. Перитонит. Гнойный… — Она подняла глаза, вглядываясь в Леночкино лицо. — Вы не дочь Григорьева. — Она произнесла это так, словно сделала открытие. — То есть я хотела сказать, не того Григорьева.

— Нет, конечно, не того. Фамилия у меня мамина. А отчество отца, которого я, к сожалению, никогда не видела. Но его зовут не Гришей, а Сергеем. Григорьева Елена Сергеевна. Простите… — Леночка бережно помогла Евгении Алексеевне опуститься в кресло, сама придвинула стул и села рядом. — Я пришла по другому вопросу.

— По вопросу? А где вы работаете?

— На радио. Только это не имеет никакого отношения к моему вопросу…

— Ой, что это я! — спохватилась женщина, встала, опираясь на подлокотники, и проковыляла тяжелым шаркающим шагом в кухню. Леночка пошла следом. — Я вам сейчас чайку. Настоящего английского. Вы любите английский чай?

— Я чаще всего пью цейлонский, — Леночка подхватила из рук Евгении Алексеевны чайник. Ей показалось, что дрожащая морщинистая тонкая ручка не сможет удержать его. «Как у сморщенного ребенка», — подумала Леночка. — А раньше я, знаете ли, и морковку заваривала. Не верите? — рассказывала Леночка. — Да-да. Правда! Я слышала когда-то, что такой чай делали в войну, а я вот в мирное время. Мы не богато жили с папой…

— С папой? Вы же говорите, что папу не видели, а как же?

— С приемным папой, — Леночка зажгла спичку и поднесла ее к конфорке. Пламя вспыхнуло синими язычками и затрещало — видимо, что-то там засорилось. Леночка выключила газ, сняла распределитель, продула его, вынула из отверстий комочки грязи и поставила на место. — Вот так лучше, по-моему… Я рано потеряла мать и, как вы уже слышали, совсем не знала родного отца. Но у меня был папа Саша, и лучшего человека я не знала никогда в жизни. Мы жили бедно, сначала и вовсе нищенствовали, но потом все выправилось…

Леночка задумалась: стоит ли посвящать эту женщину во все перипетии ее личной жизни? Решила — не стоит.

— Послушайте… — Она неожиданно повернулась и посмотрела в узенькие из-за толстых линз щелочки глаз Евгении Алексеевны. — К вам приходила милиция? Давно, около года назад.

Женщина отшатнулась, их лица оказались на таком близком расстоянии, что, возможно, она сделала это инстинктивно, чтобы сохранить дистанцию общения с незнакомой молодой женщиной, непонятно за чем пришедшей. Нет, скорее девочкой. С виду — совсем девочка, но по манерам, по рассудительности, по сосредоточенности и серьезности вполне взрослая и самостоятельная женщина. А может, она испугалась вопроса? Не стоит так давить на нее, решила Леночка и попыталась разъяснить: