Семья - Тони Парсонс (2009)

Меган испытывала к нему симпатию. Драться на ринге было для него единственным способом поддержать дочь. Но годы брали свое, бесконечные тренировки оказывались еще брутальнее, чем сами бои, и с каждым разом ему все труднее было проходить положенное медицинское обследование. Но что она могла поделать? Она должна была давать объективную информацию. Таков закон.

Боксер вернулся из туалета с мочой в пластиковой бутылочке. Меган взяла ее, чтобы написать имя, дату и подготовить к передаче в лабораторию. И застыла на месте.

Бутылочка была абсолютно холодной.

Меган взглянула на боксера. Даже несмотря на кофейного цвета кожу, было заметно, как тот покраснел.

Это была не его моча. В противном случае она была бы еще теплой. И Меган знала, что при анализе этой мочи в лаборатории в ней не обнаружат ни малейших следов крови.

Но она ничего не сказала, и пару дней спустя подтвердила, что боксер прошел обследование благополучно.

Потому что Меган начала понимать, что ради своего ребенка человек пойдет на все.

На все.

— Есть нечто, о чем я тебе раньше никогда не говорила, — сказала Джессика.

У нее не было ни малейших причин признаваться в этом. А уж сегодня ночью тем более. Вообще не было никаких причин ему об этом рассказывать — ни сегодня, ни когда-либо еще. Но Джессика чувствовала, что ее слишком тяготит этот секрет, который она держала в себе так долго. Ее муж имел право знать.

Паоло перекатился на свою сторону кровати и подпер голову рукой.

— Так что же это? — спросил он.

— У меня был аборт.

В слабо освещенной спальне повисло молчание. Это тяжелое слово «аборт» словно возвело между ними преграду. А потом Паоло постепенно начал понимать.

— Ты хочешь сказать… что? Ты хочешь сказать, что у тебя был аборт до нашей встречи? Еще до меня?

Она кивнула.

— Это было задолго до нашей встречи. Тогда я училась в школе. Мне было шестнадцать лет.

Он пытался осознать эту информацию. Факт аборта и его жестокую иронию. Женщина, которую он любил, которая больше всего на свете мечтала стать матерью, в прошлой жизни прервала беременность. Нет, это случилось в той же самой жизни, в какой она вышла замуж за него, Паоло.

— Зачем ты говоришь мне это теперь, Джесс?

— Я хочу, чтобы ты все понял. Это наказание за мой аборт.

— Наказание?

— Причина, по которой я не могу родить. Я однажды убила своего ребенка!

— Джесс, ты не права. Никакое это не наказание.

— Я разрушила себя изнутри. Я знаю, что это так. — Она говорила абсолютно спокойным голосом. Свое положение она обдумала давным-давно. И теперь должна была принять этот приговор как данность. — И ничьи слова не убедят меня в обратном. Это мое наказание. Я его заслужила. Мне очень жаль, что ты подвергаешься этому наказанию вместе со мной.

— Джессика… Это никакое не наказание. Просто так случается. Сколько тебе тогда было лет? Шестнадцать? Ты не могла тогда рожать — ты сама еще была ребенком.

— Кэт меня выходила. Отец вообще ничего не знал. Мы все устроили так, словно я поехала на экскурсию. И теперь я думаю: как я обошлась со своим телом? Я убила своего ребенка. И теперь мне приходится за это расплачиваться.

— Никакого ребенка ты не убивала, Джесс.

— А потом мы удивляемся, почему наши тела отказываются работать! Паоло, я не знаю, что со мной: то ли я подорвала свое здоровье, то ли Бог преподает мне урок.

— Бог не может быть таким жестоким.

— Но я твердо уверена, что все мои проблемы — все наши проблемы — начались именно тогда, в тот самый день. Это наказание. Как еще это назвать?

— Ты любила этого парня?

Ему очень хотелось ее успокоить. Искренне хотелось. Но в то же время в нем поднималась ревность: оказывается, кто-то еще обладал женщиной, которую он любил! По природе он не был жестоким человеком, но сейчас, попадись ему этот мужчина (не мужчина, а гнусный щенок!), он бы ему врезал как следует!