Мое сокровище - Тереза Ромейн (2017)

– От первого, конечно. Если Карисса и боится чего-то в отношении герцога, то, возможно, лишь того, что он не очарован ею так же, как она им. – Да, в последнее время сестра пребывала в восторженном состоянии, ожидая дня свадьбы, и могла беспокоиться лишь о том, как стать еще милее для своего чопорного жениха. – Она его… любит, – добавила Одрина. Последнее слово имело всего два слога, но ей почему-то было трудно его произнести. Однако, как бы ни складывались обстоятельства, сейчас Карисса была вполне счастлива, и ей, Одрине, очень хотелось, чтобы так было и впредь.

Впрочем, их старшие сестры, Ромула и Теодосия, тоже были по-своему счастливы. Они вообще отличались более спокойным и сдержанным нравом, нежели она и Карисса, и после того как их лица подпортила оспа, обе без особого уныния покинули суетный Лондон, чтобы жить в провинциальной тиши с любимыми и любящими мужьями.

И еще была Петра, четвертая по старшинству. Она так страстно желала учиться живописи в Италии, что отказалась выходить из своей комнаты и плакала днями напролет, пока родители не согласились ее отпустить. И вот уже больше года они получали от нее веселые письма, а на прошлое Рождество она прислала даже рисунок. В общем, Петра тоже нашла свое счастье.

Так что оставалась только она, Одрина, сидевшая сейчас на полу в танцевальном зале йоркской гостиницы.

– Карисса, Одрина… – Джилс принялся загибать пальцы. – Петра… А кто еще?

– Ромула и Теодосия, самые старшие.

Джилс присвистнул.

– Ваши родители явно не хотели давать вам обычные имена.

– Потому что им не хотелось, чтобы мы выросли обычными девушками.

– Что плохого в том, чтобы быть обычным? Большинство людей живут самой обычной жизнью.

– Именно поэтому такая жизнь и неприемлема. – Вытянув перед собой ноги, Одрина устремила взгляд на мыски своих башмаков и несколько раз моргнула. Но это не очень-то помогло – несколько слезинок все же выкатились из ее глаз. – И тем не менее я такая же, как все. Что же касается нашего семейства… У меня четыре старшие сестры, и я не могу сделать ничего такого, что не было бы сделано ими до меня. Следовательно, я могу быть лишь последней – и самой худшей.

– Нет, ты ни в коем случае не хуже, – тихо произнес Джилс. – Просто у тебя… все по-другому. Я уверен, что ни одна из твоих сестер не сделала ничего подобного тому, что совершила ты за последние несколько недель.

Она смогла ответить лишь натянутой улыбкой. Такой же натянутой, как вибрирующая гитарная струна. Как тогда, когда они все вместе пели: «Пусть придут к тебе любовь и радость…»

И было ясно: такой человек, как Джилс, мог родиться лишь в той семье, где по-настоящему любили детей. Где им позволяли идти своей дорогой, а при необходимости – вернуться. К тому же он прибыл из страны, где все дома были построены сравнительно недавно, где снег был чистым, а небо – ясным. И там, конечно же, не было английских серых зим и серых людей, сидящих в своих серых домах.

Кроме того, было ясно и другое: именно она – а не он! – совершала глупейшие ошибки и проявляла слабость. Но он ни разу не использовал это обстоятельство в качестве аргумента в их спорах. А вот она… Проклятье, она ведь не протестовала, когда отец заявил, что ее присутствие на свадьбе Кариссы недопустимо. Она, к сожалению, покорно смирилась. Потому что по наивности доверилась негодяю, который предал ее. А ведь еще так недавно она гордилась своей храбростью, тайно делая то, чего не должна была делать. О чем она думала?! Выбрала себе в любовники скандально известного пройдоху и ускользала из дома для свиданий с ним! После чего, сидя за обеденным столом в кругу семьи, лукаво улыбалась.

Но все тайное рано или поздно становится явным. Любое взаимодействие, от обычной беседы до соития, подразумевает участие по меньшей мере двоих. И даже если она держит язык за зубами и ничем себя не выдает, другой человек всегда имеет возможность сделать свой собственный выбор.