Одно идеальное лето - Пейдж Тун (2018)

– Не волнуйся, – говорит Лукас. – Пока ты у нас, мы будем говорить по-английски.

Мне неловко.

– Вовсе не обязательно…

– Конечно, будем! – восклицает Фрида. – Прекрасная возможность попрактиковаться.

– Не похоже, что вам нужна практика, – заверяю я. По-моему, они превосходно говорят по-английски.

Открывается дверь, и все встают – заходит мать Лукаса с худым седоволосым мужчиной старше ее лет на десять. Я вскакиваю вместе со всеми. Атмосфера кардинально меняется.

– Садитесь, садитесь, – говорит фрау Хойбер по-немецки, подкрепляя слова жестами. Лукас кивает мне, давая понять, что я должна остаться на ногах. Я стою, стараясь не выдать волнения.

– А, Лукас, – говорит она, заметив младшего сына.

– Здравствуй, мама, – отвечает он. – Папа.

Он подходит к ним, целует ее руку и пожимает его. Я перебираюсь через ноги его многочисленных родственников, заметив, что словно во сне, умолкли даже дети.

– Добро пожаловать в наш дом, Элис, – говорит его мама с ледяным, пронизывающим взглядом.

– Спасибо.

Неожиданно для себя самой я слегка поклонилась. Что за черт?

– Папа, это Элис. – Лукас говорит по-английски. Надеюсь, они не слишком против.

Его отец бормочет что-то в знак приветствия.

– Думаю, можем идти, – говорит его мать. И это не обсуждается. Все остальные снова вскакивают на ноги. Мы терпеливо ждем, пока мать и отец Лукаса заходят в соседнюю обеденную комнату, где длинный стол из красного дерева заставлен фарфором. Его мать садится на одном конце стола, отец – на другом. Лукас садится рядом со мной и сжимает под столом мою руку.

Вечернее чаепитие проходит в формальной обстановке, и я чувствую себя слишком неуютно, чтобы наслаждаться многочисленными угощениями. Фрида пытается завязать со мной беседу, но, стоит ей увлечься, отец цыкает на нее по-немецки. На это неприятно смотреть. Наконец его родители уходят в компании почтенной тетушки и строгого дяди, и обстановка в комнате становится гораздо расслабленнее – остаются только молодые люди и дети.

– Иногда мне кажется, что мы живем в девятнадцатом веке, – шутит Фрида, и я невольно начинаю хихикать, хотя Маркус тяжело вздыхает на ее замечание. Она демонстративно закатывает глаза, и я рада, что нашла родственную душу. Думаю, мы хорошо поладим.

Позднее нам с Лукасом удается ускользнуть в сад. Быстро темнеет, на улице холодно, но ветра нет. Мы проходим мимо искусственного пруда к озеру. Там стоит беседка, украшенная сияющей гирляндой, с ее крыши свисают сосульки. Мы стоим у входа, и Лукас прижимает меня к себе.

– Как здесь красиво, – не устаю восхищаться я. – Поверить не могу, что ты среди всего этого вырос.

Он пожимает плечами:

– Я не знал ничего другого.

– Ты скучаешь по дому? – спрашиваю я, пристально вглядываясь в его лицо.

– Иногда, – признается он.

– Я этого не знала.

Почему я не знала? Разве мне не следует знать таких вещей?

– Завтра я отвезу тебя в Мюнхен, на рождественскую ярмарку.

– Здорово.

Пауза.

– Ты хочешь сюда вернуться?

Он ненадолго задумывается, а потом отвечает:

– Да.

У меня внутри все холодеет.

– Но не сейчас, – добавляет он.

– Чем занимается Маркус? – вдруг спрашиваю я. – И Ева?

– Маркус работает с отцом.

– Ева?

– Сейчас она работает юристом.

– Сейчас?

– Когда Маркус вступит в наследство, она будет управлять домом и поместьем.

– А почему она не сможет при этом работать?

– Так не получится.

Я непонимающе на него смотрю.

Он вздыхает.

– Понимаю твое недоумение, но когда она вышла за Маркуса, то взяла на себя определенные обязанности. Теперь это – ее жизнь.

– Не понимаю, – твердо говорю я. – Но не обращай внимания. Это и неважно, если все довольны.

– Все довольны, – уверяет он.