Одно идеальное лето - Пейдж Тун (2018)

Странный тип. Он что, думает, я ношу в рюкзаке пачку льда?

– Если хочешь, могу принести. Я живу тут, за углом.

Я не могу больше сдерживаться и начинаю фыркать от смеха. Он хмурится.

– Что тут смешного?

– Извини, нет, спасибо, я в порядке. Пока-пока!

Я спешу прочь, пока окончательно не утратила самообладания. Зачем кому-то держать у себя в комнате холодный компресс? И почему он называет это «холодный компресс», а не просто «лед»?

Мне приходит в голову, что он может быть врачом или студентом медицинского факультета, и становится немного неудобно, но я все равно мысленно замечаю, что нужно рассказать об этом Джесси.

Я возвращаюсь в общежитие и поднимаюсь по лестнице на верхний этаж, в сотые комнаты. Комнаты в левой и правой частях здания пронумерованы по десяткам: например, тридцатые – комната 31, комната 32 и дальше, а потом сороковые, пятидесятые, шестидесятые, и так вплоть до сотых. С тех пор как я здесь живу, проводилось уже как минимум три посвященные десятилетиям тематические вечеринки. Вчера вечером была вечеринка в честь семидесятых, судя по парику в стиле афро и ярким розовым перьям из боа, разбросанным по ступенькам.

Я дохожу до конца коридора и открываю последнюю дверь налево. Моя комната залита тусклым оранжевым светом благодаря печально известным дрянным занавескам Найтингейл-Холла, и первым делом я сдвигаю их в сторону и открываю окно, чтобы впустить немного свежего воздуха. Один из моих однокурсников затеял шутливую словесную перепалку с обитателями соседнего хостела для студентов Кинг-колледжа. Кажется, мы можем бесконечно орать друг другу «Франты!» и «Простолюдины!». Это помогает скоротать время. Время, которого у меня сегодня и так нет. Я с большим трудом поднимаю первый том «маленького ребенка» и погружаюсь в его три тысячи страниц. Душ подождет.

– Что у тебя с рукой? – заботливо спрашивает меня Джесси, когда мы встречаемся возле лодочной станции на Сильвер-стрит. Иногда мы начинаем экскурсии отсюда, остальное время – от Магдалин-Бридж. Сегодня столько народу, что меня попросили помочь после лекции.

– В меня врезался проклятый велосипедист, – объясняю я. – Смешно получилось…

Я начинаю рассказывать ему о незнакомом иностранце, но вдруг мне становится стыдно, и я умолкаю. Рассказ прерывается.

– Ну, – торопит меня Джесси.

Я качаю головой:

– Он просто хотел помочь.

– И что смешного? – недоумевает он.

– Ничего. Вообще-то, ничего. Не знаю, почему это показалось мне смешным.

– Чудная ты.

– Ага. – Я вижу, как за его спиной меня подзывает Сэмми. Пора начинать следующий тур. – Увидимся позже.

– Пока. – Он сжимает мою руку, и я морщусь.

– Ой!

Рука по-прежнему побаливает, когда я увожу полную людей лодку от лодочной станции. Прямо передо мной сидит молодая семья – муж, жена, маленький мальчик и девочка-младенец. Насколько я понимаю, они живут в Кембридже, но очень сложно сосредоточиться на экскурсии, потому что их сынишка крутится по всей лодке волчком.

– Если можете, не позволяйте ему, пожалуйста, совать руки в воду, – прошу я, когда мы приближаемся к мосту Тринити.

Синяк на моей руке померкнет по сравнению с синяком, который может получить их сын, если его зажмет между двумя лодками.

– Это Библиотека Рена, – начинаю я свой рассказ, но меня быстро прерывают:

– У нас с папой писюны, да?

– Да-да, – тихо отвечает мама мальчика, заливаясь краской. Все прислушиваются.

– А у тебя и малышки Молли – чайны.

Чайны? Вагины? То, как называет меня Джесси? Все смеются, а потом – БАХ! – я бьюсь головой о нижнюю часть моста. Я кричу от боли и инстинктивно прижимаю руки к голове, случайно выпуская шест, и нас продолжает нести по течению. Пассажиры смотрят на меня, некоторые – испуганно, некоторые – с улыбкой, потому что уже видели подобные шутки у моих коллег. Но сегодня я не шучу. Кровь с бешеной скоростью пульсирует в голове.