Мгновения жизни - Марика Коббольд (2007)

Я одеваюсь к обеду, и меня гнетет чувство вины. По словам моего супруга, я создаю напряженность, нарушаю равновесие домашнего уклада, подвергаю опасности его творчество. Я стою перед зеркалом и смотрю на свое презренное и жалкое отражение. Неужели это действительно так? Неужели мое присутствие мешает ему работать? И в этом виновата я, которая так сильно любит его? Я, которая хочет понимать его творчество? В кого же я превратилась? В неблагодарную и вдобавок неумелую жену, вот в кого. Я намеревалась стать его любовью, его другом, его вдохновением, я намеревалась принести с собой умиротворение и спокойствие, которые царили бы в доме, превратив его в благословенное убежище для мятущейся души художника. Я проявляла бы исключительную мягкость там, где Лидия демонстрировала жесткость, я стала бы тихим светочем там, где она ослепляла и обжигала. А вместо этого я лишь умудрилась присоединить свой пронзительный голос к какофонии вокруг него. Как я могла так поступить? Временами он называет меня едкой и бестолковой, бывают случаи, когда я кажусь ему вялой и апатичной, тяжкой обузой. Но он так подвержен перепадам настроения! Разумеется, в случае с Артуром причиной и оправданием может служить его творческая натура. Я прижимаю ладони к вискам, в которых пульсирует боль. В голове моей теснятся мысли, сталкиваясь одна с другой. Он поступил дурно, сгустив темные облака у моего порога. В большинстве случаев мне удавалось сохранить невозмутимость. Конечно, иногда она была только внешней, но я прилагала героические усилия, чтобы он не догадался об этом. Но выходит так, что, глядя на меня, он видит собственное отражение — свой вспыльчивый нрав, уныние, раздражительность — и думает, что это я.

— Ваш супруг порекомендовал прекрасного учителя для Виолы, — говорит леди Гластонбери.

— Учителя, леди Гластонбери? Какого учителя?

— Учителя рисования для Виолы. — Она смотрит на противоположную сторону стола, где восседает Артур, и на губах ее играет одобрительная, теплая, благодарная улыбка. — Он устроил так, что два раза в неделю к нам будет приходить великолепный месье Гранжан. Как раз для этой цели Дерек распорядился выстроить небольшую мастерскую-студию.

— Да, Артур, вы оказались очень полезны. — Виола говорит искренне, но, как обычно, глаза ее как будто смеются над шуткой, понятной ей одной. Мне хочется узнать, что же такого она видит своими веселыми очаровательными глазами, но я двигаюсь неровными скачками, как выражается Артур, в шутку конечно. Сидя за столом, я представляю себя, галопом несущейся по полю, высоко воздев над головой сачок, подобно нелепому ловцу бабочек, в погоне за двусмысленными и ускользающими от меня шутками Виолы, и начинаю смеяться. Все поворачиваются, чтобы взглянуть на меня.

— Ты вспомнила что-то забавное, Луиза? — Вопрос Лидии звучит как упрек.

— Простите меня. — Я напускаю на себя равнодушное выражение, и голос мой звучит негромко. — Боюсь, я упустила нить разговора. Я задумалась над тем, что… что сказал Джорджи.

— Почему бы вам не составить мне компанию во время уроков? — спрашивает меня Виола. — Мне нравится ваше общество, и я считаю, что у вас зоркий глаз. Ваши букеты неизменно приводят меня в восхищение.

На лице Лидии появляется такое выражение, как если бы неловкая служанка пролила соус на ее лучшее шелковое платье.

— Вы уверены, что эти букеты составила не Джейн?

Виола поворачивается и смотрит на Джейн Дейл, которая тихонько сидит в конце стола.

— Я уверена, что у Джейн прекрасный вкус, но я говорю сейчас о букетах Луизы и о тех цветах, которые она берет для них. Мне лично и в голову не пришло бы в своих композициях использовать подобные сочетания цветов, но когда это делает Луиза, букет выглядит так, словно иначе и быть не может.

— Я буду только задерживать вас, — говорю я ей. — С тех пор как я закончила школу, мне не приходилось держать в руках кисти или грифель.