Мгновения жизни - Марика Коббольд (2007)

Грейс вспомнила пресловутое выражение: «Камера никогда не лжет». На лице молодой женщины, державшей на руках ребенка, отражалась неподдельная, ничем не омраченная радость. Но нельзя было забывать о предыстории: нетерпеливое ожидание и то, как пожилая дама в течение всей встречи украдкой оглядывалась по сторонам. Может быть, потом, как предположил Джефферсон, она действительно вновь увезла ребенка? Может быть, его, плачущего, силой отняли у матери и положили в коляску, а она беспомощно стояла рядом, и в глазах у нее плескались боль и тоска. Ее ребенка снова отбирали у нее.

— Правда — очень скользкая и неуловимая штука, — обратилась Грейс к Джефферсону. — Что я сфотографировала — момент радости или интерлюдию к страданию?

— А как насчет мгновений счастья среди часов печали? В конце концов, именно такова жизнь для большинства из нас.

Его темные волосы блестели. Под изогнутыми темными бровями глубокой синевой искрились глаза, верхняя губа напоминала безупречный лик Купидона. Он стоял, поджидая ее, на главной улице, облокотившись на спортивное авто с открытым верхом. Грейс, глядя на него в объектив, одобрительно улыбнулась: он был словно оживший герой-любовник без страха и упрека из романтических снов многих и многих женщин.

— Скажи «оргазм», — произнесла она и нажала на затвор.

Она играла в стереотипы — удобные, но опасные стереотипы, излюбленное оружие пропагандистов. Ей хотелось увидеть, какую часть индивидуальности персонажа можно стереть, просто сосредоточившись на его банальных чертах, на том, что составляет стереотип.

— Мне нужно, чтобы ты изобразил типичного героя-любовника, — обратилась она к Джефферсону. — Такого, какой присутствует в каждом любовном романе и в каждом голливудском фильме. Если я все сделаю правильно, то твоя индивидуальность станет незаметной. Я хочу иметь возможность выложить фотографии в ряд, и чтобы никто при этом не заметил, что на всех изображен один и тот же мужчина. Я намерена стереть тебя.

— Тебе придется это сделать. В противном случае мне будет нелегко объяснить, каким образом я оказался на этих снимках.

— Перестань, ну, каковы шансы на то, что кто-нибудь из твоих знакомых увидит мои фотографии в какой-то маленькой галерее, тем более поймет, что это ты? В любом случае, если снимки выйдут такими, как надо, ты не будешь похож на себя — ты станешь моим созданием, воплощением моих желаний.

— Мы с тобой случайно говорим не о маскировке?

— О нет. Не будет широкополых шляп или накладных бород. Все, что я сделаю, это лишь чуточку помогу нашим предрассудкам. А если ты разрушишь мои планы и останешься самим собой, я не буду выставлять фотографии.

Единственное, чего Джефферсон терпеть не мог, это безделье. Оно убивало его. В остальном его можно было смело назвать добродушным, веселым и беззаботным. Он никогда не возражал, если она заставляла его надеть клетчатую рубашку и фасонистый пиджак, позаимствованный у приятеля-фотографа. Джефферсон получал истинное удовольствие от позирования: подняв подбородок и держа в руке трубку, он стоял, картинно расставив ноги и твердо упершись в фальшивую землю, импортированную в студию, которую она делила с четырьмя другими фотографами, а у ног его разлегся черный лабрадор. С собакой вышел конфуз — он принялся возиться с лабрадором, взятым напрокат у того же самого приятеля, которому принадлежал пиджак, в результате съемку пришлось отложить, поскольку лабрадор по кличке Берти обмочил ему зеленые резиновые сапоги.

Она сделала несколько его снимков и после занятий любовью, когда Джефферсон дремал на скомканных простынях, а на щеках его играл стыдливый румянец. Он и с этим согласился, особенно после того как она уверила его, что он целомудренно лежал на животе.

Как-то Грейс пришла в голову блажь настроить камеру таким образом, чтобы сфотографировать их обоих.