Чужие страсти - Эйлин Гудж (2010)

— Я устала, у меня болит нога, — пожаловалась Гвадалупе Рейес. Маленькая женщина с землистого цвета лицом и испорченными зубами начала жаловаться сразу же, едва они успели выехать из Лас-Крусес, тогда как ее терпеливый супруг, мужчина с печальными серыми глазами и отвисшей челюстью, в основном молчал. То она хочет есть, то она хочет пить, то у нее кишечник не работает… Женщина постоянно ныла, и в конце концов Консепсьон так разозлилась, что готова была ударить ее, лишь бы она замолчала.

Остальные тоже устали, поэтому проголосовали за то, чтобы сберечь силы на следующий, еще более долгий переход. И только когда солнце поднялось уже высоко, они пожалели о своем решении. Это было не то ласковое солнышко, благодаря которому в Лас-Крусес расцветали цветы, а посеянные семена быстро прорастали, давая побеги. Это было жестокое светило, иссушающее все вокруг и буквально высасывающее влагу из тел. К тому же от него нельзя было спрятаться: ни тени, ни хотя бы подобия какого-нибудь навеса — ничего, что могло бы послужить укрытием для уставшего путника. Даже деревьев здесь не было, за исключением сухих корявых стволов, которые торчали вдоль русла пересохшего ручья и могли служить убежищем разве что для птиц. Солнце обрушивало безжалостные лучи, сминая человека своими раскаленными колесами, — именно такова была участь Луиса Фернандеса.

Луис был фермером; два года подряд из-за длительной засухи в их краю он терял урожай, поэтому решил поискать работу на плодородной долине Сан-Фернандо, где, как ему рассказывали, сборщик фруктов за неделю мог заработать столько денег, что их хватило бы, чтобы целый месяц кормить всю семью. Но Луис, на свою беду, был уже не молод. Невыносимая жара в сочетании с отсутствием еды и питья, — а к этому времени у них практически закончилось и то и другое — была тяжелым испытанием и для гораздо более крепких людей, не говоря уже о шестидесятипятилетнем Луисе, для которого это путешествие оказалось фатальным.

Поначалу общительный фермер развлекал всех своими шутками и рассказами, но к концу второго дня умолк. Поэтому для них было шоком, когда, пересекая сухое русло речки, Луис внезапно остановился и воскликнул:

— Dios! Donde está?[59] — Бедняга стоял, шатаясь, как borracho[60], широко расставив ноги, чтобы не потерять равновесия, и грозил кулаком в беспощадное небо. — Покажи свое лицо, проклятый мерзавец!

— Это не Бог бросил нас здесь, — проворчал в ответ молодой Сантос. — Виноват тот вонючий сукин сын, койот.

— Присядь, hermano[61]. Ты устал, тебе просто нужно отдохнуть, — сказала Консепсьон, осторожно взяв фермера за руку, чтобы вывести его на берег высохшей реки, тогда как все остальные в изнеможении безучастно следили за ними остекленевшими глазами.

Но бедный Луис уже совсем обезумел и отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.

— Diablo![62] — прошипел он, глядя своими налитыми кровью глазами на что-то — или кого-то, — что мог видеть только он сам.

Его засаленная соломенная шляпа сползла на затылок, и седые волосы торчали из-под нее, как перья из старой перины. Он обернулся кругом и ткнул пальцем в сторону своих попутчиков, которые сидели на корточках прямо в пыли.

— Вы все будете гореть в аду!

Эдуардо Эстевес, самый крупный из всех мужчин, огромный живот которого за время их путешествия постепенно сжимался, а сейчас свисал над ремнем, словно сдувшийся воздушный шар, грустно рассмеялся резким, надтреснутым смехом.

— Мы уже здесь, мой друг, разве ты не заметил этого?

Через несколько часов Луис умер.

В отличие от Елены его хотя бы похоронили достойно. Они вырыли для него неглубокую могилу в иссушенной земле и камнями выложили на ней крест.