Водка + мартини - Пол Райзин (2007)

— Мне больно нагибаться.

— Значит, говоришь, тебе больно нагибаться? — продавец скребет бороду. — На что ж ты тогда годишься, а, мужик?

Не знаю почему, но мне никак не забыть этой фразы — засела в голове, и все тут. На что ж ты тогда годишься, а, мужик?

Неподалеку от Астор-плейс возле нью-йоркского университета я прохожу мимо молодой девицы в панковском прикиде, которая уселась прямо на землю, прислонившись к стене. На ней совсем крошечная юбчонка, едва прикрывающая драные колготки. В носу и в ушах торчат какие-то булавки. Остекленевшие глаза тупо уставились на плиты тротуара. Возле нее стоит бумажный стаканчик с несколькими монетами, рядом валяется картонка, на которой от руки написано: «КОЗЛЫ».

Я бросаю ей монету в двадцать пять центов. Я ее очень хорошо понимаю.

2

Только сейчас до меня доходит, что я брожу по тем же самым местам, где бывал с ней. Но как все переменилось! Эти места утратили свое очарование: это все равно что прийти в любимый бар не вечером, а в середине дня или остаться одному в пустой телестудии. Я брожу по залам Музея Метрополитен и не могу избавиться от ощущения, что все картины здесь меня раздражают. Даже меланхоличный Писсарро с его бредущими по улицам толпами ничего не говорит моему сердцу. И грязное пятно облака над башнями собора, столь печальное тогда, сейчас выглядит как… просто пятно масляной краски.

То же самое можно сказать и про здания. Эмпайер-Стейт-билдинг, например, когда смотришь на него с Тридцать четвертой улицы. Или ни на что не похожие створки раковины Крислер-билдинг, парящие над Лексингтон-авеню. Все эти виды, которыми я восхищался в яркий солнечный день, когда Ясмин была рядом, теперь лишены своего обаяния и смысла. Будто все эти башни и высотные здания повернулись ко мне спиной и смотрят куда-то в другую сторону.

Да и вообще, знаете… Ресторан «Меркурий» на Девятой — было время, когда это заведение вызывало чувство благоговения, ощущение какого-то чуда, — теперь это просто забегаловка, где продают гамбургеры. И закусочная «Лапша и гриль» больше не вызывает во мне трепета.

Но, как ни странно, только «Барни Гринграсс» остался по-прежнему очаровательным. Возможно, потому, что только он величественно возвышается над мелкими человеческими заботами. Разве так важно, любит ли некий X некую Y или наоборот, может ли А утешиться, потеряв В, что чувствует С по отношению к D — ненависть, презрение или жалость? Все это эфемерные, как облачко, материи по сравнению с незыблемостью копченого лосося, увенчанного луком и помидорами и покоящегося на ложе из сливочного сыра, да еще с рогаликами — простыми, маковыми, ржаными, кунжутовыми либо луковыми — на выбор, можно поджаренными. Первый же кусочек — и, клянусь богом, ты видишь собственными глазами, как этот зверь выскакивает из воды и солнце блистает на его серебристой спине. В Нью-Йорке осталось всего два места, где мне довольно надолго удается забыться, не вспоминая ни Ясмин, ни Хилари, ни все мои смехотворные неприятности.