Почти касаясь - Колин Оукли (2018)

Сняв руку с дверной ручки, я аккуратно взялась за краешек карточки, избегая его пальцев. Мои перчатки, все еще мокрые после всего случившегося, лежали на дне сумки.

– О’кей. – Я бросила визитку в сумку и неуклюже вытащила из нее ключи одной рукой – вторая все еще держала штаны. – Ну, эммм, пока. – Я чуть помахала рукой с ключами и, не дожидаясь ответа, отвернулась к двери.

– Эй, подожди.

Я остановилась, готовая закричать от досады или отчаяния, не уверена даже, от чего больше, и повернула голову в его сторону.

– Что?

– Я знаю, что это все сумбурно, но все же. Ты же говорила, что «Девственницы-самоубийцы» – твоя любимая книга?

Помолчав какое-то время, я ответила:

– Одна из них.

– Но почему? Что в ней такого хорошего?

Я сузила глаза, этот вопрос, взявшийся вдруг ниоткуда, напомнил мне о его странном выборе книг в библиотеке.

– Я не знаю. – Я не хотела продолжать беседу. Но ответ я знала. Я точно помнила, что чувствовала, когда погрузилась в жизнь сестер Лисбон. Будто бы мы с ними поняли бы друг друга.

– Но ты знаешь. Ты должна знать. Раз она тебе нравится.

Я так хотела, чтобы он прочел язык моего тела, которое так и кричало: «Пусти меня в дом!» Но он просто ждет ответа. Глубокий вдох. Пауза. Я изучала его лицо. Интересный. Так его назвала Луиза. И он такой и был, его черты притягивали внимание. Его хотелось разглядывать. Хорошее телосложение. Это то, что сказала бы мама. Мне всегда это казалось забавным, потому что, если вы хоть раз видели человеческий череп, скелет, вы поняли бы, что все устроены примерно одинаково. Вот только я почему-то не могла оторваться от его глаз. Они были зеленые, словно кто-то уронил две оливки на его лицо и отполировал их до блеска. Они смотрели серьезно, да, но еще в них была и доброта. Они – сплошное противопоставление, как и сам Эрик. Я поняла вдруг, что он все еще ждал ответа. И что он не уйдет, пока я его не дам. Я кашлянула.

– Они просто такие живые. Я читала ее подростком, и в ней было… Я не знаю… Все. Одиночество. То, как мы идеализируем жизни других. Желание быть понятой. Быть замеченной.

Он уставился на меня, рот приоткрылся, и я вдруг почувствовала себя выставленной на всеобщее обозрение, так, будто он каким-то образом мог смотреть сквозь меня. Я оторвалась от его взгляда и сделала вид, что изучаю камешки у его ног.

– Эмм, во всяком случае, так было со мной. Вот что понравилось мне. – Он все еще не отвечает, и я вновь почувствовала жар на своих щеках. – Я, пожалуй, пойду домой. – И повернулась обратно к двери.

– О’кей. Пока, Джубили.

Он впервые назвал меня по имени, и я выронила ключи. Я быстро наклоняюсь за ними, позаботившись о том, чтобы не уронить штаны, думая о том, как же по-дурацки я выгляжу. Выпрямилась, вставила ключ в замок и провернула его, нажимая на ручку. Проскочила внутрь и закрыла дверь сразу же. Я прислонилась к двери, бросая сумку на пол, рядом с привычной кучей писем, что доставил почтальон, пока меня не было. Выдохнула, осмотрелась. Я дома.

Я у себя дома. Лежа на больничной койке, я думала обо всех тех вещах, что я бы делала дома – лежала бы в кровати, например, читала бы книгу в уютном кресле, готовила бы яичницу и тосты, мыла бы полы, посмотрела бы еще одну лекцию в Гарварде.

Так что даже я сама удивилась тому, что первым делом я поднялась наверх и переоделась. Подошла к окну, чуть отодвинула занавеску и увидела, как Эрик сел на переднее сиденье и как уехал. И представила, что сижу с ним рядом. Как бы я выглядела. Как бы мы с ним выглядели, для людей, проезжающих мимо нас.