Почти касаясь - Колин Оукли (2018)

Лицо все горело от унижения, и я будто бы вернулась на школьный двор, где меня поцеловал Донован, и все, что я слышу, – смех чуть ли не сотни подростков, сливающийся в единый гул.

– Поверить не могу, что ты ее поцеловал!

– Ты честно заработал свои пятьдесят баксов, чел.

– Вот это цирк уродцев!

– Фу. Что это у нее с лицом?

– Джубили? – Я вижу лицо Эрика, и меня так бесит то, что на нем отражается.

Я вижу замешательство и жалость, и, не знаю даже, он смотрит на меня как на абсолютно незнакомого человека. И мое школьное унижение смешивается с нынешним, лицо горит, сердце колотится, и мне просто хочется, чтобы это все закончилось.

Я встала, задевая стул, он с грохотом падает.

– Вам стоит уйти.

– Почему? – Эрик тут же нахмурился, и лицо стало не серьезным, а ошарашенным.

– Я хочу, чтобы вы ушли! – Я уже перешла на крик, надеясь, что громкость скроет все остальные чувства.

Я скрестила руки на груди и пыталась проглотить ком в горле размером с мяч для гольфа.

Он стоял, испепеляя меня взглядом, ждал ответа.

– Джубили. – Его голос звучал тихо, но настойчиво.

Я не отвечала. Я даже не дрогнула.

– Ладно, – наконец произнес он. – Ладно. Мы уйдем. Пошли, Айжа.

Он пытался положить мальчику руку на плечо, чтобы вывести его с кухни, но тот увернулся. Друг за другом они вышли, и, когда я наконец услышала, как дверь открывается и с щелчком закрывается, я схватилась за край стола, грудь сжалась, из глаз полились горячие слезы. Так я и стояла, мне стало легче от того, что они ушли, но я надеялась, что они еще вернутся. Стояла, пока руки не заныли, а ноги не начали подкашиваться. Тогда я медленно подняла упавший стул и села на него, рассматривая то, что было передо мной. Две тарелки. Две чашки. Две смятые салфетки. Это было бы нормальным зрелищем для любого другого человека – остатки завтрака на двоих на кухонном столе. Но для меня это странное и болезненное напоминание о том, что впервые за девять лет тут кто-то был, и теперь его нет.

Через какое-то время, когда день перешел в вечер, мое унижение обернулось острым приступом гнева. Но я не могла понять, на что именно я так была зла. На Донована? На бессердечных детей? На Эрика, за то, что он ушел, хотя именно это я и сказала ему сделать? На себя саму за то, что выпроводила его?

Уже лежа в кровати, я представляла себе лицо Эрика, когда он подавался ко мне, и я задумывалась над другим вопросом: действительно ли он хотел меня поцеловать? Я снова и снова прокручивала тот момент в памяти, вспоминала его взгляд, позу, крик Айжи, пока осознание того, что же так меня беспокоило, вдруг не появляется. Я села. Я хотела, чтобы он меня поцеловал, прямо в ту же минуту, когда мне показалось, что именно это он и собирается сделать. И что это говорило обо мне? Что у меня какая-то безумная тяга к смерти?

Я повернулась к тумбочке, на которой стояла кружка Эрика. Когда я раньше прибиралась, так и не смогла заставить себя ее помыть. Или поставить на место. Так что я принесла ее в свою комнату, словно сувенир из лавки в аэропорту. И теперь я уставилась на ее край, которого несколько часов назад касались губы Эрика, и боролась с соблазном прижаться к нему губами. Да что со мной не так?! Я оторвалась от чашки, выключила свет и теперь лежала в темноте. Но когда я уже почти задремала, меня осенило правдой. Что, может, есть что-то сильнее страха смерти? Например, страх того, что больше никто никогда на меня не посмотрит так, как смотрел Эрик? Например, то, что целую секунду я была тем единственным человеком, который был ему важен?

– Почему ты еще не одета?

Наступил вечер воскресенья, и на моем крыльце стояла Мэдисон. И хотя я и подумала, что она уйдет, если я не буду отвечать достаточно долго, она не сдалась, и пришлось открыть дверь.

– Я не пойду. – Впечатления от вчерашнего дня все еще были сильны, мне кажется, что она увидит это на моем лице.

Но нет.