Время расставания - Тереза Ревэй (2010)

Ее голос срывался, и это очень не нравилось Камилле. Сердясь на себя, она пересекла комнату и села в кресло, обтянутое оливковой кожей, которое не так давно занимал Ворм. Положив руки на документы, Андре устало смотрел на дочь.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал тебе? Что французская армия превосходит вермахт? Что немцев призовут к порядку, пригласят за стол переговоров, и мы все вопросы решим чинно и мирно, как цивилизованные люди? Моя единственная надежда зиждилась на том, что Гитлер вынужден опасаться русских. Но коммунисты сумели договориться с нацистами. С тех пор как они подписали этот договор о ненападении, возможно любое развитие событий.

Теперь Андре смотрел куда-то вдаль.

— Самое невыносимое — это звук… Свист и непрерывное жужжание пуль… А затем вой снарядов, который сначала поднимает тебя на ноги, а затем, оглушая, бросает на землю… Кровь и смрад трупов… И теснота. Тело занимает столько места, о нем следует безостановочно заботиться, насыщать, согревать… Невозможно думать о чем-то еще…

Тревога углубила вертикальные морщины, залегшие в уголках рта мужчины. Голос Андре срывался, казалось, что ему нечем дышать.

— В нескольких метрах от меня лежала рука. Только рука, как будто растущая из земли. Серая, мертвая рука. Потом она стала преследовать меня, как наваждение… Утром, вечером я видел лишь эту руку. Она была видна даже в мутных вспышках разрывающихся снарядов, и я не мог удержаться и постоянно думал о том бедном малом, которого разорвало на части, от чьего тела остался лишь этот обрубок, эта проклятая рука. Однажды я взял ружье и избавился от этой руки. Одним-единственным выстрелом. И никто не стал меня упрекать. У нас у каждого были свои маленькие причуды. Они как укус насекомого, который вызывает такой зуд, что ты просто с ума сходишь…

Камилла вцепилась пальцами в подлокотники кресла. Страдание отца разрывало сердце. Впервые ее родитель позволил дочери увидеть тех демонов, что преследовали его долгие годы. С одной стороны, Камилла гордилась оказанным доверием; с другой — была обеспокоена тем, что отныне отец воспринимает ее не как ребенка, но как молодую женщину.

Она восстановила дыхание. Уж если с ней разговаривают, как со взрослой, то и она может поделиться с отцом той тревогой, что мучила ее последние дни.

— Я хотела бы поговорить с тобой на весьма деликатную тему… — начала Камилла смущенно. — С тобой, папа, я могу это обсудить. — Она колебалась несколько мгновений. — Я беспокоюсь за Петера, — наконец произнесла девушка с некоторым вызовом.

Казалось, Андре с трудом выкарабкивался из пучины своих страхов. Он глубоко вздохнул.

— Сдается мне, он в пехоте.

— В бронетанковых войсках, — поправила отца Камилла. — В танке ведь не так рискованно, разве нет?

Андре поднял голову, чтобы лучше видеть дочь. Непокорные пряди волос, выбившиеся из косы, были словно ореол вокруг ее головы. Взгляд зеленых глаз буквально поедал его. Она поднесла руку ко рту и принялась методично обгрызать ногти. «Бог мой, да она влюблена!» — испуганно подумал мужчина. Внезапно дочь предстала перед Фонтеруа в ином свете. Какое будущее ожидало Камиллу, его любимую девочку, которая сидела перед ним с таким непроницаемым лицом? Андре не хотел, чтобы она страдала. В этот момент мужчина готов был все отдать, чтобы оградить своего ребенка от войны и от любой другой беды, которая могла с нею приключиться.

— Бронемашины… — повторил он. — Действительно, они выглядят очень грозными. Но мне казалось, что Петер еще учится в военном училище. Он так молод…

— Ему девятнадцать. Он — аспирант[41].

— Послушай, Камилла, — Андре говорил решительно, при этом он выпрямился. — Я от всего сердца надеюсь, что с ним ничего не случится. Но, как бы то ни было, твоя дружба с этим юношей должна оставаться тайной. Петер — немецкий офицер, а немцы — наши враги. Наша страна находится в состоянии войны. Отныне Петер принадлежит другому миру. Ты поняла меня?