Время расставания - Тереза Ревэй (2010)

— Розмари! Ответь мне! — воскликнула Ева, хватая молодую женщину за плечи.

— Со мной все нормально… С малышкой тоже.

— Слава Богу! Карл? Карл, где ты?

Вокруг раздавались только стоны и рыдания. Люди со страхом спрашивали, что произошло. Фрау Крюгер схватила лампу и только тогда обнаружила Карла, прислонившегося к стене; его голова склонилась на грудь. Ева опустилась на колени и подняла голову мужа за подбородок. Тоненькая струйка крови текла по виску мужчины, но он еще дышал.

— Карл, очнись!

— Возьмите, в моей фляге осталась вода, — сказала Розмари.

Ева нашла в кармане платок, смочила его и приложила к лицу мужа. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Карл открыл глаза и мутным взором окинул подвал.

В проеме двери появилась чья-то фигура. Мужчина, размахивающий ветрозащитной лампой, прокричал:

— У вас есть еще место?

— Для трех или четырех человек, — ответила Ева.

Мужчина повернулся и сделал знак рукой. В подвал проскользнула женщина с двумя детьми лет по десять. Они сбежали по ступеням и укрылись в углу, на который им указала Ева. Белки глаз сверкали на черных от сажи лицах. Их одежда была покрыта копотью.

— Там, в конце улицы, обрушились дома, — хриплым голосом сообщила женщина. — Аугустусплац лежит в развалинах. Бомбы задели и университет. У нас начался пожар. Мы решили рискнуть и покинули наше убежище, чтобы поискать другое…

— Я никогда не видел столь страшного зрелища, — продолжил ее рассказ мужчина. — От пламени пожаров светло, как среди бела дня. Все горит, дома рушатся один за другим. Это называется ковровая бомбардировка. На шоссе расплываются зеленоватые вязкие лужи… Скорее всего, это фосфор… — Мужчина зашелся в мучительном приступе кашля. — Ах, негодяи! Вот что делают с городами!

Пораженная, Ева заметила, что на незнакомце коричневая форма СА. Его обезумевшая от ужаса жена прижимала к себе детей. Ева ощутила, как в ее душе панику сменяет бешенство. Фрау Крюгер дрожала с головы до ног: она оказалась в этом ужасном подвале вместе с трупом, со старухой-нацисткой, стенающей в своем углу, с членом СА, совершившим немало подлостей, со своей пятимесячной плачущей внучкой, а также с мужем, который с трудом приходил в себя.

— Бог мой, они возвращаются! — внезапно раздался испуганный голос.

И снова послышался низкий гул. Опять раздались взрывы, на сей раз в стороне, но их разрушительная сила явно была не меньшей. Лейпциг был приговорен. Наступил час расплаты.

Ева устроилась между Карлом и Розмари. Она сжала руку Карла, обняла за плечи Розмари, которая согнулась над девочкой, чтобы защитить ее, и повернула лицо к сполохам пламени, которые были видны через щель неплотно закрытой отдушины.

Фрау Крюгер спрашивала себя, удастся ли им выжить. В какой-то момент она вспомнила, как готовилась к концертам, и решила отвлечься, отгородиться от этого сумрачного мира, который превратил ее в узницу.

Мысленно она перенеслась в родной город, который не видела уже долгие годы, к спокойным голубым водам Адриатики, к прекрасным охровым и розовым фасадам Borgo Teresiano[60], к оживленным набережным, где по воскресеньям, после мессы, дружно прогуливаются целые семьи. В небе кружат чайки. Еве даже казалось, что она слышит гудки кораблей. Перед ее взором мелькали радостные лица детей, опьяненных морским воздухом и ароматами солнечного Триеста.

Париж, май 1946

Максанс Фонтеруа тщательно закрыл дверь и закрепил ручку стулом. С недовольной гримасой он ослабил узел на галстуке. Затем юноша сел на подоконник, достал из кармана пачку «Лаки Страйк» и чиркнул спичкой. Откинув голову назад, он вдохнул ароматный дым и посмотрел на прямоугольник голубого неба, виднеющийся между домами, выходящими фасадами на авеню Мессии.