Время расставания - Тереза Ревэй (2010)

Старшой ударил кулаком в дно бутыли, выбив из нее пробку. Иван одним махом опустошил свой стакан и не стал возражать, когда налили по новой.

Праздничный ужин закончился. Сергей и Маруся закружились под звуки веселой мелодии. Григорий играл на балалайке, а Старшой — на гармони. Платок не мог удержать густые волосы девочки, и они разлетались в разные стороны. Ее щеки разрумянились и цветом стали напоминать ее же красный фартук. Глядя, как ловко пляшет подруга, Сергей старался изо всех сил. Анна хлопала в ладоши и смеялась.

Прошлое казалось Ивану бесконечно далеким, как будто он прожил две различные жизни, и граница между ними пролегла в день нападения на поезд, которое могло бы стать для Леона Фонтеруа фатальным.

Будучи ребенком, он никогда не мог усидеть на месте, и эта непоседливость сильно раздражала отца. Леон задыхался в стенах отчего дома. Андре — вот кто был образцом послушания. Семья нуждалась в таких людях, как Андре, людях, почтительно относящихся к традициям, способных выстоять в буре и передать доставшееся им наследство потомкам. Леон частенько подшучивал над старшим братом, но втайне завидовал его невозмутимости, последовательности. Он скрывал под маской бесцеремонности свою страсть к переменам, жажду деятельности; молодой человек отлично знал, что многие считают его безответственным и даже бессовестным. Позже он понял, что безответственность может причинить боль другим людям.

Впервые он это ясно осознал, когда находился на севере Канады. Там его провожатый, иссушенный солнцем и ветром, любитель сигар и Бодлера, научил Фонтеруа основным профессиональным навыкам.

МакБрайд спас ему жизнь, в то время как сам Леон вел себя, как неразумный щенок, совершая всевозможные глупости, которые вполне могли привести к смерти. Именно канадский траппер научил француза терпению, чего не удалось сделать ни одному из его школьных учителей. Именно он сумел привить молодому Фонтеруа такие качества, как умеренность, собранность и скромность. Рядом с МакБрайдом, человеком, скупым на похвалы, Леон понемногу освободился от своих замашек аристократа и от привычек исконного горожанина. Чтобы усвоить урок, ему было достаточно застрявшей в ловушке руки, погасшего по его вине костра, тогда как все спички отсырели, полуобмороженных, белых и нечувствительных пальцев ног лишь из-за того, что он чересчур сильно затянул ремни своих снегоступов. Урок был суров, но, выучив его, Леон изменился раз и навсегда.

Вернувшись в Париж, он нашел столицу излишне тесной. Костюмы, сшитые на заказ, и жеманство девушек раздражали его. В его воображении рождался образ далекой Сибири, непохожей на другие края. Ему захотелось познакомиться с неизведанной страной, и он рвался в Россию, в Сибирь, не столько ради процветания Дома Фонтеруа, сколько для того, чтобы осознать, кто он такой, потому что тот новый человек, что появился в Канаде, не мог развиваться дальше рядом с теми, кто знал его еще ребенком. Когда отец запретил Леону уезжать, он ослушался: зов Севера был слишком силен. Но судьба распорядилась таким образом, что он стал узником собственного тела, калекой, на долгие месяцы прикованным к постели. Его жизнь изменилась самым кардинальным образом.

Часом позже они отправились домой. Силуэты застывших деревьев напоминали фигуры фантастических животных. Где-то рядом треснула заледеневшая ветка, и этот треск прозвучал в ночи ружейным выстрелом. Сергей шел впереди, сжимая в руках карабин и подарок Маруси: праздничную рубаху, которую девочка сама для него вышила. Григорий гордо вручил сыну друга телескоп, который раздобыл в городе.

«Какое будущее ждет моего сына? — внезапно подумал Иван. — Станет ли он охотником, как я? Должен ли я сказать ему, откуда приехал, поведать о том, что существует совершенно иной мир, непохожий на этот, где он мог бы вести иную жизнь? Есть ли у меня право лишать его этой возможности?»