Не ссорьтесь, девочки! - Ануш Варданян (2005)

— Мама, подожди, я не дома, у меня нога застряла.

— Этого еще не хватало! Где?

— Мы с Сидоровым на крышу полезли, а тут зазор между черепицами. Я оступилась и провалилась.

— Какой идиотизм! Как всегда не вовремя! Ты где?

— Я у Сидорова, на Наставников, дом пятнадцать.

— Сиди, я сейчас приеду. Там код есть? Впрочем, неважно, я открою. Сиди там спокойно и не нервничай. Вот сокровище!

Кто такой Сидоров, почему он ретировался с крыши, бросив ее чудесную дочь, и почему питерская новостройка покрыта черепицей? Все эти вопросы Соня не задала. Она выбежала на улицу и прыгнула под колеса первого же автомобиля.

— К Сидорову! Наставников, пятнадцать!

Обе матери подъехали одновременно. Ринулись из разных сторон двора — и нос к носу столкнулись у парадного. Лера и Миша вскочили со скамейки, на которой Лера обещала Мише сходить с ним на выставку нэцкэ в Этнографическом музее.

— Мама!

— Соня!

— Нонна! Тетя Нонна!

В Жоре погибал революционер. Он был рожден потрясать замшелые устои традиционного искусства, а вместо этого снимал помпезные документальные фильмы о петербургских дворцах. Его потрясающий проект «Апофеоз старости» опять заморозила глупая и старая шестидесятница Алла Буркова. Жорик шел по Невскому, изобретая планы справедливого возмездия. Толпа зевак возле гостиницы «Невский Палас» и обилие телекамер привлекли его внимание.

— Что снимаем? Почем нынче продажные перья у рыцарей независимой вещалки? — спросил он у ближайшего репортера.

Жорик подпрыгнул и увидел подъехавший к отелю лимузин, из которого выходил Никита Михалков. Режиссер, актер, продюсер и видный общественный деятель замер на несколько секунд, будто жмурясь на солнце, оценивая толпу поклонников, и дал себя сфотографировать для вечности и вечерних газет.

Толпа уже обступила его со всех сторон, взяла в кольцо. Он добросовестно раздает автографы, пожимает людям руки. Дамы закатывают глаза и восторженно визжат. Никита Сергеевич любит снимать кино и умеет это делать, но и подобные мгновения радуют его. Жаль, что они быстротечны. Насколько они быстротечны, Никита Сергеевич еще не догадывается. Через толпу к нему пробирается Жорик.

— Пропустите! Пропустите меня! А ну, дорогу таланту! Дайте настоящему таланту пробиться к бездарности!

Жорик уже совсем близко. Знаменитый режиссер уже слышит его голос и обеспокоенно поднимает голову от собственной фотографии, на которой только что расписался.

— А ну, посмотри мне в глаза и скажи, что фильмы у тебя — дерьмо! — кричит Жорик. — Потому что ты — выскочка и бездарность! Ну что ты снял?! Ну что ты снял?! Расскажи народу, где ты воруешь идеи!

— Соотечественники, — начал Михалков недоуменно, но договорить не успел.

— А вот я сейчас тебе от имени соотечественников!

Жора примерился и плюнул в знаменитость. И он точно попал бы, но один из милиционеров, обеспечивающих правопорядок, успел загородить обескураженного Никиту Сергеевича. Плевок пришелся прямо в глаз блюстителю порядка.

В бывшем «Тату-салоне», а ныне творческой студии Юли окон не было, только небольшой квадратик под потолком. Но этот квадратик выходил на Невский. Обычно сюда не долетали иные звуки, кроме тяжелого и однообразного гула улицы, да и тот Юлька забивала оглушительной музыкой. Но сегодня она услышала необычно громкие крики и многоголосый хохот. Юля подставила табурет, встала на него и высунула на Невский пол-лица — целиком оно не помещалось в маленькое оконце. Одним глазом она успела заметить, как Сонькиного беспутного мужа Жорика крутит милиция и засовывает в газик. Юлька спрыгнула с табурета, схватила телефон и защелкала кнопками.

Не помирились. Дали детям по подзатыльнику и стояли теперь на противоположных сторонах улицы, ловили машины — Соня с Леркой в одну сторону, Нонна и Миша — в обратную.

У Соньки зазвонил мобильный.

— Алло! Что? Что?! Что?!!