Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

– Чушь, – шикает, не поднимаясь с колен, Бодли. – Стало быть, удар по носу, верно? Как же ты его получила, ммм? Софи?

Рев продолжается. Бодли, стараясь привлечь к себе внимание девочки, дергает куклу за ноги. И, ободренный тем, как воспринимает это Софи, приподнимает ее передничек, выставляя куклу напоказ.

– А теперь, Софи, – предостерегающим тоном произносит он, – тебе надлежит освободить твоего маленького друга. Ты же напугала его до смерти! – Плач Софи сразу становится куда более тихим, и Бодли продолжает развивать свой успех. – Слушая, как ты ревешь, он наверняка решил, что того и гляди осиротеет – останется совсем один! Ну-ка, усади его на пол – впрочем, нет, отдай его на минутку мне. Смотри, какими большими стали его глаза – это с перепугу.

Кукла – мальчик-индус с вышитым на груди словом «Твинингс» – действительно большеглаза, ее шоколадно-коричневая фарфоровая головка выглядит пугающе живой в сравнении с мягким тряпичным тельцем, с мягким пеньковым скелетиком, завернутым в лоскуты бумазеи, имеющие отдаленное сходство с блузой и панталончиками. Софи заглядывает своему кули в лицо, прочитывает в нем страх – и отдает куклу незнакомому ей джентльмену.

– Ну вот, – продолжает Бодли, – теперь ты должна убедить его, что с тобой все хорошо. Да только, пока лицо у тебя все в крови, сделать это будет непросто. – (Вопли Софи утихли, теперь она лишь похныкивает, хотя в носу ее еще пузырится алая жидкость.) – Эшвелл, дай мне твой носовой платок.

– Мой платок?

– Будь благоразумен, Эшвелл, мой еще не вышел из моды. – Не отрывая глаз от Софи и держа в одной руке куклу, Бодли поднимает другую руку над головой и заводит за спину, нетерпеливо пошевеливая пальцами, пока в них не вкладывают платок. А затем приступает к делу, с такой силой промокая и вытирая лицо Софи, что она покачивается, неспособная устоять на ногах. Предаваясь этому занятию, он краем глаза замечает Джейни и напевным тоном школьного учителя отдает ей распоряжение:

– А ну-ка, Джейни, сейчас мне понадобится влажная тряпица, не правда ли?

Служанка, слишком ошеломленная, чтобы стронуться с места, лишь разевает рот.

– Влажная тряпица, – терпеливо упрощает задание Бодли. – Вернее, две тряпицы, и одна из них влажная.

Кивок хозяина отправляет Джейни исполнять это поручение, а тем временем из-под носового платка начинают проступать черты единственного ребенка Уильяма. Теперь девочка просто шмыгает носом, приподнимая и опуская голову в том же ритме, в каком незнакомый джентльмен, коему девочка инстинктивно доверяется, протирает ее лицо.

– Смотри! – говорит Бодли, вновь привлекая внимание девочки к кукле. – Он чувствует себя намного лучше, видишь?

Софи кивает, из огромных, обведенных краснотой глаз ее выкатываются последние слезы, она тянет ручонки к кукле.

– Хорошо, – соглашается Бодли. – Хотя постой! Ты же можешь испачкать его в крови.

Сжав двумя пальцами передник девочки, Бодли приподнимает его повыше, чтобы показать ей, насколько тот пропитался кровью. Софи, не протестуя, позволяет Бодли стянуть с нее нехорошую одежку, что он и проделывает быстрым движением одной руки.

– Ну вот, – ласково произносит Бодли.

Джейни, вернувшаяся с влажной фланелькой, совершает попытку отереть ею лицо девочки, однако Бодли отбирает у нее тряпку и сам выполняет эту задачу. Теперь, когда лицо Софи Рэкхэм ничем на замарано и со щек ее отчасти спала припухлость, она оказывается самой обыкновенной, серьезного вида девочкой, для изображения на рекламных картинках мыла «Перз» – да и Рэкхэмова, уж если на то пошло, – недвусмысленно не пригодной. Глаза у Софи большие, ярко-синие с прозеленью, но они несколько выпучены и совершенно безрадостны. Больше, чем на кого-либо еще, она похожа на домашнюю зверушку, купленную для ребенка, успевшего с тех пор умереть; уже никому не нужную – ее кормят, дают ей кров и время от времени даже ласкают, однако жить ей решительно незачем.