Свет в твоем окне - Кира Буренина (2002)

Аня не слышала трезвонившего в три часа ночи телефона. Утреннее пробуждение было горьким — вчерашнее разочарование разлилось по лицу, как разливается желчь у больного тяжелой формой гепатита. «Надо начинать жить», — сказала себе Аня и сварила обжигающий горький кофе. Вчера она решила, что не поедет на класс, но вчера — это уже отрезок старой жизни. Сегодня она начнет все сначала. Для того чтобы выкинуть дурацкие мысли из головы, она соберется и покатит по холодной, морозной погоде на утреннюю субботнюю репетицию. Собрав сумку, натянув теплый пушистый свитер, Аня вышла из дома. Еще только брезжил рассвет, воздух был сух и морозен, Аня вдохнула его с наслаждением. Ей почудилось, что она вырвалась из темницы, в которой была узницей долгие пять лет, а сейчас дышалось легко и свободно. Ее квартира теперь казалась старой, отработавшей свое декорацией, на фоне которой разыгрывались разные сюжеты из ее жизни. Но постановка устарела. «Ремонт, что ли, сделать?» В Ане закипела жажда деятельности.

Конференц-зал одного бывшего Всесоюзного научно-исследовательского института сдавался в аренду. Из него были вынесены все стулья, у стен поставлены импровизированные станки. Бдительный вахтер у входа в НИИ пропускал артистов небольшой труппы классического танца строго по списку. Он явно не одобрял решения дирекции сдать зал такой несолидной организации.

— Шум, гам, топот, девицы полуголые — противно смотреть! — ворчал недовольный сторож.

Поэтому каждый раз, сердито сопя, вахтер медленно сверял фамилию, стоящую не предъявляемом документе, с фамилией из списка. Аня всегда бурно реагировала на вредного старика, но сегодня он показался ей вдруг чудаковатым и милым. В тесной раздевалке, как и следовало ожидать, вяло копались около десятка человек. Травили анекдоты, плели небылицы, красили глаза, на скорую руку подштопывали туфли. Суббота — смерть как не хочется ехать на утренний класс. Дома ждут мужья, свободные от школы дети, стирка, уборки, невыясненные отношения и прочие домашние хлопоты.

— Встали, встали, где вы там, честной народ! — закричал Гера, репетитор.

Это вошло в привычку — ко всем он обращался «честной народ», к женщинам — «мать», а к мужчинам — «отец родной». Гера был незлобив, всегда в хорошем расположении духа и вечном состоянии должника — в труппе не было человека, у которого Гера не стрельнул хотя бы раз в жизни десятку. Со стоном небольшая горстка пришедших на класс энтузиастов выстроилась у станка. Сегодня Ане виделось все совсем иначе — как будто ее глазами за происходящим следил чужой человек. Она оглядела ребят — недаром вахтер не верит, что это артисты. Смех! Один в спортивных штанах и ветхой футболке — сувенир, привезенный с гастролей сто лет назад. Гера ходит в шароварах шестидесятого года выпуска с дырой на колене. Девчонки — кто во что горазд: леггинсы, шерстянки, у кого-то поясница замотана шарфом, на ком-то свитера и трико. И у всех, абсолютно у всех, грязно-черные, затертые до дыр туфли. Сразу и не объяснишь, что так удобнее заниматься, что свитера и рейтузы отлетят в сторону сразу после первых упражнений, как только разогреются мышцы, и что старенькие, штопаные туфли — самые любимые и удобные для ежедневных занятий. Аня машинально повторяла заученные комбинации экзерсиса, приседала, поднималась, наклонялась. Мысли текли сами по себе, отгонять их не хотелось.

— Ракитина! — закричал Гера. — Ты что, озверела?

Аня очнулась.

Гера смотрел на нее с выражением бесконечного ужаса.

— А что? — рискнула спросить она.

— Мы давно здесь уже жете делаем, а ты спишь! Проснись и пой!

Тандю, жете, релеве лянт, фраппе, сутеню — эти нерусские слова вросли в ее мозг, как ноготь врастает в палец. Иногда Ане кажется, что это — единственное, что она знает, чему ее однажды научили в жизни. Исчезни они — исчезнет Аня, все эти люди, стоящие у палки, и целая армия балетных, мелькнувших однажды на миг и канувших в Лету.