Свет в твоем окне - Кира Буренина (2002)

На первый взгляд обстановка гостиной выглядела стандартно. Даже пресно-стандартно. Полированная, когда-то очень дорогая и дефицитная стенка, купленная еще в те годы за чеки в «Березке». Много книг. Очень много черно-белых фотографий в красивых рамках. «Скучает Алиса по родителям», — догадался Никита. Мягкая мебель и журнальный столик, явно того же «березового» происхождения. Два торшера с галогенными лампами в противоположных углах комнаты смотрятся как чужаки из новейшего времени. Никита вздохнул и сделал глоток. Мебель приобретена еще родителями Алисы, это понятно. Но есть в этой комнате что-то, что открывается только со второго, более заинтересованного взгляда. От стены до стены на полу лежит чудесный, в четыре краски, пушистый персидский ковер. На стене висит оригинальный шелковый коврик ручной работы. За стеклами стенки поблескивает настоящая серебряная посуда, сразу видно, что не базарный ширпотреб. Блюда и вазы, украшенные настоящей бирюзой и инкрустацией, со вкусом расставлены на нижней полке.

— Это из Тегерана, — пояснила Алиса, проследив за взглядом Никиты.

— Мне нравится, — признался Никита, — особенно ковер, у него такие яркие краски.

— Это сарух. Папа привез его из своей последней командировки.

— А ты сама была в Тегеране? — поинтересовался Никита.

— Один раз в детстве. Но я так точно и ярко помню все детали. Помню тегеранский базар — мейдан, — звенящий от криков торговцев. В харчевнях жарят кебабы, чилоу, в самоваре, похожем на наш, готовится чай, черный, крепкий. А какие вкусные пахлава, рахат-лукум!

— Как ты хорошо все помнишь!

— Вероятно, поездка пришлась на тот возраст, когда впечатления навсегда откладываются в памяти. Помню, что иранцы очень суеверные люди. У них масса амулетов, кукол…

— Кукол?

— Ну да. Например, в поездку они берут с собой Люлю-Хорхори, сказочное чудовище, предохраняющее от катастроф. Люлю-Хорхори — что-то типа святого Христофора, который защищает в пути европейцев. — Голос Алисы был тверд и спокоен, казалось, что это не она плакала в лифте. — Вот, например, отправляться в дорогу считается лучше в среду, поэтому по средам никто не ходит в гости. Если на улице возле тебя чихнет прохожий — к неудаче. Если чешется рука, то к деньгам, но чесать ее надо о подбородок. Если туфли иранца при снимании становятся пятками одна к другой, это значит, что об их хозяине где-то сплетничают… И так далее. Я очень явственно помню эти рассказы, у меня много книг о Персии. Вот, смотри. — Она поставила на стол плоское блюдо, искусно инкрустированное и покрытое вязью букв. — На нем выписаны самые красивые эпитеты, которыми в Персии называют женщин: Мелекее — царица, Нуйр уль Мулюк — освещающая царство, Гюль — роза и много разных других, я все уже не вспомню. Любопытно, что лепестки роз или головки цветов, положенные в воду в этой чаше, очень долго не вянут, а вода не зацветает. Кроме того, вода оптически увеличивает буквы и они красиво просвечивают сквозь цветы. Видимо, мастер был влюблен, когда делал это блюдо. Папа подарил его маме на годовщину свадьбы.

Алиса сбросила тапки и уютно устроилась на диване.

— Мое детство было счастливым, меня любили родители, хотя очень редко были рядом со мной. Но я всегда ощущала их заботу и любовь. Мама пропадала на работе, но я чувствовала, что она все равно рядом. Она ходила на все мои соревнования и показательные выступления. А когда мы решили, что большой спорт не для меня, она нашла мне самых лучших преподавателей, чтобы я смогла поступить в МГУ. Мы часто звоним друг другу, пишем письма. Она так радовалась, когда узнала, что у меня появилась своя газета, и я пообещала не разочаровывать ее… — Она подняла руку: — Видишь? Суеверия все равно остаются суевериями. Не спас меня этот амулет. Это серебряное кольцо с бирюзой, на котором вырезано «омид» — надежда. А мои надежды рухнули.

— Так что же случилось? — отважился поинтересоваться Никита, беря протянутую руку Алисы в свои ладони.