Доля ангелов - Марина Юденич (2004)

К тому же за широкой Антоновой спиной постоянно маячил призрак армейской удавки, и каждый встречный милиционер был опасен вдвойне.

Съемный угол — чужое, но все же относительно постоянное жилье — в этой связи казался манной небесной. В нем можно было залечь, затаиться, переждать.

Что потом?

Об этом Антон думать не желал и говорить запрещал категорически. Он не терпел неприятных мыслей, гнал от себя людей, избегал ситуаций, которые могли их навеять.

С первыми деньгами, полученными переводом «до востребования» на Главпочтамте, мы отправились в Банный переулок.

Было в Москве такое заповедное место, где постоянно топталось несколько десятков людей довольно странного вида.

Сходясь, они, как правило, перебрасывались парой коротких фраз и быстро расходились в поисках новых собеседников.

Вид при этом у всех был деланно безразличный: «Дескать, не знаю, кто зачем, а я — так просто воздухом дышу, ноги разминаю. А что, нельзя?»

Новичков толпа немедленно брала в плотное кольцо.

Кольцо судорожно сжималось, волнообразно сокращалось и распадалось стремительно.

Чаще — без какого-либо заметного результата.

Вновь прибывшие пополняли ряды праздно фланирующих, перенимали их ужимки, полностью сливаясь с массой.

Иногда ритуальный хоровод оборачивался некоторым результатом, заметным, впрочем, хорошо наметанному глазу.

Рассыпавшееся кольцо покидала плотная группа из двух-трех фигур.

Негромко, деловито переговариваясь, фигуры удалялись в ближайший скверик.

И дальше — если все складывалось удачно — спешили на ближайшую троллейбусную остановку или, нервно притопывая, ловили такси у кромки проспекта Мира.

На самом деле ничего запредельного здесь не происходило: люди пытались сдать или снять жилье.

Всего лишь.

Однако ж в имперские времена процедура эта была не вполне законной, как многое привычное сейчас — вроде обмена валюты.

Потому обладатели свободных комнат и квартир, равно как соискатели съемного угла, выглядели странно и почти зловеще.

Рассказывают, встречались неудачники, проводившие в Банном не один месяц.

Разумеется, были здесь и профессиональные маклеры, и люди не вполне здоровые душевно или просто безумно одинокие — для них ритуальные хороводы становились единственной формой человеческого общения.

Завсегдатаи здесь непременно предостерегали новичков от общения с милой пожилой дамой, одетой со старомодным изяществом. Снисходительно улыбаясь, она предлагала желающим роскошную трехкомнатную квартиру на улице Горького, обставленную от и до, за смехотворно низкую плату.

Желающие — из числа тех, кого не успели предупредить, — бросались ловить такси.

Старушка называла адрес.

В машине она долго и с видимым удовольствием рассказывала новым знакомым о том, что муж-академик недавно умер. Ей нелегко одной в опустевшем доме, и сын, конечно же, забрал мать к себе в прекрасную квартиру на Смоленке.

К тому же — есть большая дача в Валентиновке.

И разумеется, она сдает не из-за денег — денег достаточно: пенсия мужа, заботы сына, сбережения…

Нет, дело не в средствах.

Все сложнее, не всем дано понять.

Она не хочет, чтобы пустовали родные стены, стыли вещи, среди которых текла когда-то счастливая, беззаботная жизнь…

Долго думала, но — вот — решилась…

К тому же у новых знакомых такие замечательные лица. Она видит, в каком затруднительном положении они пребывают, понимает, как это, наверное, ужасно — не иметь крыши над головой.

Обалдевшие от счастья квартиросъемщики со всем соглашаются: «Прекрасные, еще какие прекрасные, это вы совершенно точно подметили… Квартирку будем холить как свою… Затруднительно, ужасно… просто погибаем на мостовой».

Старушка улыбается кроткой улыбкой ангела.

Возле дома — действительно респектабельного — выходят из такси.