Женщины в лесу - Татьяна Поликарпова (2003)

Надька догадлива: сразу к нашей переводчице. Переводчица, хоть и русская, в Италии давно. Кажется, там и родилась. То есть по-нашему говорит хорошо, но повадки у нее уж все тамошние. Подозвала она того итальянца, зашепталась с ним. Он что-то ей объясняет, она головой покачивает, как бы с сожалением, с грустью, и улыбается. Грустно почему-то улыбается. Потом идет ко мне… «Синьор объяснил мне, — говорит, — что просто влюбился в вас. Он просто потрясен красотой синьоры-иностранки…»

И Зоя Петровна залилась звонким девчачьим смехом, довольнешенька. Так смеются совсем молодые девушки, рассказывая о своих победах.

— А тот влюбленный, он симпатичный был? — спросила я.

— Да-а… — со вздохом сожаления ответила она. — Очень хороший… И высокий! А молоденький… — сокрушенно покрутила головой Зоя. — Они там, видно, не понимают нашего возраста. А я-то вижу: наверное, лет на десять — двенадцать меня моложе… — И еще раз вздохнула: — Да-а… Вернуть бы те года… Все-таки операция меня здорово перепахала. После нее я и толстеть начала.

…Так вернулись мы из Италии снова на родину. В городок, построенный Зоей Петровной и ее бригадой.

IX

КАК ПЕТРОВУ ОПЕРИРОВАЛИ

— Мы, когда наш больничный городок делали, все говорили: ну, кто-то будет обновлять… Мне и досталось — грыжа пупочная…

Тут я не выдержала и прервала ее:

— Ну как так можно?! Так не беречься! Зачем же тяжести одной хватать?

Зоя Петровна только рукой махнула:

— Когда надо быстрей, и одна схватишься. Если неделю сидишь без раствора, и вот он пошел! Бывает, ведрами его таскаем на пятый этаж. У нас оплата сдельная, надо же что-то заработать. Не станешь дожидаться, когда наладят подачу машиной… Да не о том речь… Прихватило меня так, что сразу на стол…

Хирург у нас молодой. Без шапочки и халата — совсем пацан. Но приоденется — и хирург. Мы с ним и до того были знакомы: больницу строили, он пожелания свои высказывал. И так, на совещаниях разных, в городе встречались. Андрей Павлович Майкин.

Ну, с грыжей моей он ловко разделался: раз — и нет. И шовчик вывел, как классный сварщик. Я до стройки на заводе работала сварщицей. Знаю… Любила, чтоб шовчик по ниточке шел.

Но после грыжи опять попала в оборот…. Вот тогда и помучил меня Майкин, как в застенке…

Знаете, как с автомашиной бывает: одно полетело… За ним другое, третье… Полный финал! Так и у меня: после грыжи — придатки. Это у нас профессиональное, как и грыжи. Все время на холоде да в сырости. Ноги в резиновых сапогах мокнут, руки вечно сырые. На морозе — чувствительно… Отогреваемся только летом чуть.

Легла я в больницу придатки лечить. А тут аппендицит. Температура под сорок. Вызвали ко мне хирурга Майкина. «Так что будем делать, Петрова? — говорит. — Пойдем ко мне? Не впервой?» «Пойдемте, — говорю, — Андрей Павлович. Куда от вас денешься. И тут меня разыскали».

Не боялась я нисколечко. Пока меня готовили, анекдот им рассказала. Как молодые, Иван да Марья, после свадьбы спать легли. Дело-то в старой деревне было, в простой избе: тут и молодые на кровати, и старики-родители на печке. Вот только Иван до Марьи приступает, как она в крик: «Ой, мамка, мамка! Боюсь!»

Мать с печки норовит, а отец ей: «Полно-ко, разберутся!»

И опять Иван к Марье, а она: «Ой, мамка! Ой-ё-ёй!»

Но старик старуху с печи не пускает.

Тут стихло было у молодых, и вдруг снова: «Ох, мамка! Мамка!»

Мать уж со слезами спрашивает: «Ну, чего ты, чего ты, дочь?!» И слышит: «Ох, мамка! Ох, хорошо-то как!»

Майкин, отсмеявшись, даже мне замечание сделал: «А ты, Петрова, мешаешь нам работать. Сестры инструмент уронят!»

И вот началось… Только взрезали меня, бурчит Майкин: «Ох, Петрова, Петрова! Сколько же крови в тебе… Только тронешь, вишь, в потолок бьет… Железа нашего на тебя не хватает…»