Женщины в лесу - Татьяна Поликарпова (2003)

— Зое Михайловне крайне не повезло с нашим столиком. Эта пара разбалансировала ее вдрызг. Вы не заметили: с первых же слов этого вашего Мелехова у нее начался истерический приступ. Безмолвная истерика. А ведь сильный характер. Явно сильный.

— Но, как я теперь понимаю, вы были на страже, контролировали ситуацию, — заметил физик. — И меня вовремя одернули с моими… хм… высказываниями.

— Что ж, этот молодец всех нас как-то… встревожил…

Физик молчал, постукивая пальцами по краю стола, хмурился. Потом вдруг улыбнулся:

— Не везет мне в этой командировке. Старею, что ли… Как-то все бесцветно… Женщин имею в виду. Увидел Зою Михайловну, почувствовал было волнение даже, предчувствие неординарности. Явное, явное! И вот вам, — он развел руками, — и впрямь неординарность, да с другого бока.

— Да, — как-то вяло протянул доктор, — разные они — женщины. — Ему явно не хотелось продолжать разговор — Пойдемте по домам…

Женщины тем временем поднялись в номер Зои Михайловны.

Захлопнув за собою дверь, она тут же, в прихожей, схватила за руку гостью и, крепко стиснув ее обеими ладонями, заговорила:

— Теперь я вас спрошу… Что хотела у доктора спросить… Как вы думаете: он тоже любит такую любовь, как этот ученый? Чтобы насилие? А? — И пока говорила, тревожно всматривалась в глаза Инны Петровны, взгляд ее метался челноком, засматривая то в один зрачок журналистки, то в другой, словно она не могла никак сосредоточиться или решить, который из глаз собеседницы ей ответит правдивей и честней. Инна невольно отступила от приближенного к ней болезненно встревоженного лица.

— Да бог с вами! Никогда — воскликнула не задумываясь. — Видно же! Да и вы бы не спросили, если б сомневались! Так ведь?

— Ну, — неуверенно согласилась та, опустив глаза. Но снова вскинулась: — А тот? Ученый? Разве подумаешь? Он-то?

— Да и он не такой! — Инна Петровна вдруг рассмеялась. — Может, и хотел бы… Умствование это у него одно, и все тут… Может, и хотел бы, — повторила серьезнее, — да воспитанием подпорчен.

— У меня, знаете, в глазах темнеет, когда подумаю, что и доктор… Такой… Он для меня как спасение… Вот как круг спасательный. Чтобы совсем не утонуть… Продержаться… — Зоя Михайловна уже не говорила, а шептала, и, видимо, не собеседнице, а самой себе.

— Вы непременно поезжайте к нему, — напомнила Инна Петровна. — Соберитесь в отпуск. Да не тяните. Пока помнит. Наверное, у него и семья милая. Хорошая. По нему…

— Да-да! — страстно прошептала Зоя Михайловна, перебивая ее. — Мне тоже так кажется. Обязательно хорошая! По его разуму, по его душе…

Зоя Михайловна уже ходила по номеру от окна к двери, обхватив себя руками за плечи, будто озябла, хоть жарко было.

Журналистка почувствовала себя нарушительницей предписанного доктором покоя и сказала строго:

— Зоя Михайловна, а что он вам сказал? Таблетку и — спать! Хватит размышлений, историй. Мы с вами доказали друг другу, что доктор — человек. И — точка! Так?

Зоя Михайловна, остановившись перед ней уже не так близко, как давеча, смотрела спокойней, мягче, уже ее видя, а не собственные сомнения. Брови разошлись, улыбка помолодила и глаза и губы. Снова протянула она обе ладони Инне Петровне:

— Спокойной ночи! Вам же отдыхать тоже нужно! Экая я! Все с собой ношусь.

— Завтра еще увидимся? Вы еще не уезжаете? — спросила Инна. Та кивнула. — Ну, значит, до свидания! Если что — мой номер четыреста десять. Ну да: на четвертом.