Не покидай меня - Анна Климова (2014)

Неприкаянность этой квартиры могла бы поразить внимательного посетителя. Однако никто не обращал внимания на такие мелочи, раз была бесплатная выпивка, немудреная закуска на пластиковых тарелках и собеседники, захлебывавшиеся в собственном таланте. Эту тираду Леня, кстати, услышал от самодовольного молодого человека и точно знал, что фразочку юноша спер у одного известного дирижера, выдававшего перлы на каждой репетиции: «Не захлебнитесь в собственном таланте, господа!» или «Скажите мне, пожалуйста, это вы сейчас так играли после консерватории? Я завтра же поеду туда, придушу ректора и потребую, чтоб у вас отняли диплом!».

Молодой человек, вероятно, не догадывался, что все они, вкушавшие от щедрот Риммы Исааковны Душечкиной, тоже спасались здесь от одиночества, душившего их в этом огромном и безжалостном городе, высасывавшем силы. Город калечил их манящими возможностями, одаривал шедеврами и сбивал в теплые кучки единомыслия и единочувствования, в которых было порой так уютно, так по-семейному просто. Римма, привлеченная маленькими человеческими трагедиями, не уставала заботиться о целой уйме народу, все время спасая кого-то от запоев, наркотиков и мыслей о суициде. Два раза ее обворовывали — уносили (если находили) несколько сотен рублей, телевизор и чайник. Все остальное почему-то не трогали.

Студентов она колошматила на сессиях с дикостью Анны Иоанновны, но никогда не «валила» окончательно, шушукаясь с деканом и помогая выплывать нерадивым на поверхность.

…В какой-то момент Леня оглянулся по сторонам и увидел Римму позади себя. Она шла медленно, стараясь не приближаться, но и не отставать. Дал понять, что она замечена и получила разрешение идти рядом.

Римма молчала, и он это одобрил. Они как раз проходили мимо дома Рябушинского. Леня остановился, глядя на последнее пристанище Горького.

— Есть потребность говорить. Есть потребность молчать, — негромко сказал он. — Я много сейчас молчу. Впрочем, всегда молчал. И не страдал от этого. Телефон молчит — радость. Читать почти не могу, ибо ловлю себя на мысли, что не в состоянии сосредоточиться. Хотя нет, читаю «Жизнь Клима Самгина». История вечно смятенного русского интеллигента. Вот и я так же. Страдаю от того, что вокруг происходит. Катит, толкает, пихает… И все помимо моей воли. Как тут не вспомнить Самгина? Ах, Клим, Клим! Остался ты на бумаге, а твой прототип из плоти и крови сгнил давно со всеми своими муками, метаниями, трусливостью и преувеличенным чувством собственной значительности. Сгинул. И не понять, какой конец уготовил ему Горький — то ли расстреляли его, «вшивого интеллигента», комиссарики красные, то ли умотал друг Самгин в Париж и там, на Монмартре, в дымном чаде кафешек легкомысленных, как певички из «Муллен-Ружа», среди ненавистной ему иммигрантской публики все сидел, молчал и слушал пьяненькие бредни «бывших», упивавшихся былым и грезивших о каком-то будущем. Надо полагать, пристроился бы адвокатиком у какого-нибудь российского прощелыги-нувориша, вора-интенданта, сумевшего капиталец рассовать по неприступным европейским банкам. И был бы Самгин у этого веселого, циничного полубарина на побегушках — странные, темные, отвратительно пахнувшие делишки его разгребал бы Клим по необходимости. И думал бы, пыхтя сигаретой, о судьбах, которые прошли мимо… Но ничего не трогало бы Самгина, кроме жалости к себе. А потом он узнал бы о смерти матери, поехал к ней на похороны, в ее маленький домик, так его поразивший в первый визит, и, возможно, остался бы там. Начал бы писать свою великую книгу, которую бы так и не закончил, тихо и навечно уснув на скамейке в чистеньком европейском парке с погасшей сигаретой в сухой руке… Тихого одинокого русского господина со странной фамилией Самгин власти похоронили бы на городском погостике. А может, повесился он на чердаке среди паутины, переодевшись во все чистое и устроив дела, как привык… И все. Такая вот жизнь.