Кто в спальне король? - Елена Щербиновская (2005)

Когда я очнулась, надо мной раскачивался белый потолок, и я сама словно раскачивалась на волнах. Все было где-то далеко, и я видела мир, словно сквозь толщу воды. Это было очень странное ощущение — будто я в невесомости. Но когда я попробовала приподняться, ощутила вдруг такую ужасную тяжесть во всем теле, такую слабость, что тут же снова рухнула на кровать. Где я? Я должна была умереть. Так, может быть, я уже умерла? Тогда почему мне так скверно? А, наверное, я в аду…

Но контуры ада постепенно проступали вокруг меня, и я увидела стены, отдаленное окно с белой занавеской, сквозь которую проступал тусклый свет. Нет, кажется, все-таки это еще жизнь.

Я не могла понять, что происходит, где я нахожусь, и даже не сразу сообразила, что я в больнице. Не знала, сколько прошло времени — день, месяц, год, вечность? Потом появилась девушка в белом халате, ласково мне улыбнулась, что-то сказала и, кажется, сделала мне укол. И я опять погрузилась в сон.

Следующее пробуждение было более ясным. Я отчетливо понимала, что лежу в больничной палате. Рядом со мной, на тумбочке, стояли цветы и тарелка с красивыми, яркими фруктами. Я стала разглядывать их — цветное пятно на белом фоне. Крупные яблоки с красными боками, оранжевые мандарины, желто-зеленые груши. И цветы — густо-алые гвоздики! Я осторожно попробовала приподняться на локтях — и теперь уже не ощутила такой тяжести, как в первый раз. Голова еще кружилась, но уже получалось держать ее вертикально. Я осторожно поползла вверх, прислонилась спиной к высокой подушке… и вдруг увидела маму, а за ее спиной — папу. И тут меня охватило такое отчаяние, такой стыд, что я заплакала. Беззвучно, просто слезы ручьями полились из глаз. Мама подбежала ко мне, прижала к себе мою голову, стала гладить меня, целовать, шептать какие-то ласковые слова. А я все плакала и плакала, как последняя дура.

Прошло еще какое-то время. Помню, я была в палате одна и в первый раз попробовала встать с постели сама. Удалось, и я поплелась в туалет. Там висело небольшое зеркало. Я поглядела в него и ничего не поняла: на меня смотрело незнакомое, бледное, изможденное лицо с ввалившимися щеками и голубыми синяками вокруг непомерно больших глаз. Это полупрозрачное, некрасивое существо явно было не Машей, а кем-то другим. Я все смотрела в измученное, серо-зеленое лицо с потерянным взглядом и постепенно начинала понимать, что там, в зеркале, отражаюсь все-таки я. Надо было как-то к этому привыкнуть, но привыкнуть было очень трудно, почти невозможно. И тогда я сказала вслух, сама себе сказала:

— Маши больше нет. Маша умерла. Я — Мария!

Вот так, раз и навсегда, я похоронила веселую, яркую, нежно любящую, открытую, живую, искреннюю Машу и стала сживаться с еще незнакомой мне Марией. С ней оказалось не так просто — она была мрачная, замкнутая, молчаливая, костлявая, угловатая, но, как выяснилось позже, — с тайной гордыней в душе и необычайной скрытой силой характера. Мария по-прежнему не очень мне нравилась, и я быстро поняла, что над ее образом надо серьезно работать. Но сил у меня было еще слишком мало, и я решила не торопить события, а постепенно осваивать свою непривычную, новую роль.