Такое кино - Ольга Тартынская (2013)

Кажется, Ада Васильевна сама готова показать актрисе, как и что надо делать. Зрелище малоэстетичное, если учесть, что режиссерша перешагнула шестидесятилетний рубеж и без своего синтетического парика выглядела по возрасту. Маленького роста, приземистая, даже квадратная, она при этом заражала энергией, была властной и порою безжалостной. С легкой руки администратора Вовы в группе между собой ее называли «Бабушкой». Он же, администратор Вова, рассказал, что «Бабушка» когда-то удостоилась чести работать с Тарковским и теперь утверждала, что якобы от него она взяла манеру рассматривать актеров и всю остальную группу как подсобный материал для своего шедевра.

— Ты что, никогда не рожала? — продолжала буйствовать Ада Васильевна.

— Нет, — пролепетала измученная актриса.

— Оно и видно! — грубо заключила режиссерша.

Однако сцену худо-бедно отсняли. Женю попросили подшить воротнички к двум костюмам, и она занялась, наконец, делом. Еще ни с кем особенно не сдружившись, без Ани, она пока чувствовала себя одиноко в группе. Однако надо привыкать. Впрочем, в кино люди быстро сходятся…

Пока шила, невольно перенеслась мыслями к Туринскому. Что он сейчас снимает? Опять что-нибудь высокопарное, заведомо фестивальное?

Зачем обидела его тогда? И про фильмы его что-то наговорила, и про Анжелочку. Глупо, ни к чему. Он ведь приехал, чтобы поздравить, а я?

Мордвинова так и не решилась позвонить ему, чтобы извиниться. Туринский позвонил сам. Вот уж чего она не ожидала! К тому времени Женя немного успокоилась, обрела равновесие, даже некоторое умиротворение. Работа интересная, люди кругом, дочь рядом, подруга Светка, вполне можно жить и без страстей, в ее-то возрасте. Да и здоровье пора поберечь: не те уже нервы и сердце не то, чтобы переживать такие стрессы.

Однако стоило ему позвонить, Женя поняла, как ждала этого! Пусть буду мучиться, страдать, ненавидеть, чувствовать боль, только не душевный сон! Лучше терзаться, чем не чувствовать вообще ничего.

Туринский, наверное, был пьян или очень возбужден, что среди ночи взялся звонить.

— Женька, до сих пор дуешься? — спросил он, будто они и не расставались.

— Вот еще, делать мне нечего! — ответила Мордвинова, но голос ее дрожал от волнения. — Лучше скажи, как ты, как твое кино?

— «С понтом библейские притчи»? — усмехнулся режиссер.

— Запомнил, мерзавец.

— Я все запомнил, Жень, — проникновенно сказал он, но Женя не купилась на его задушевную интонацию.

— Это хорошо, значит, склерозом еще не страдаешь.

— Иди ты, — обиделся Туринский.

— Сам иди.

Пауза. Женя слушала, как он вздыхает, и чувствовала, как снова возвращается нестерпимая тоска по нему.

— Слушай, ты для чего звонишь? — она была готова злиться на весь мир.

— Да вот, натуру отсняли, возвращаемся в Москву.

— Сочувствую.

— Женька, хватит глумиться! — возмутился он. — Ты можешь хоть раз нормально поговорить?

— О чем, Туринский? У нас есть общая база? Нас что-то связывает? Светские знакомые мне не нужны, не тот возраст, знаете ли. Так что разговаривай со своей Анжелочкой.

— Дура! — тихо сказал Туринский и отключился.

Женя потом долго плакала…

«Бабушка» любила окружать себя какими-то услужливыми тетками, которые смотрели ей в рот, боясь пропустить хоть слово. Мордвинова мысленно окрестила их «приживалками». Еще «Бабушка» любила вещать, то есть воспитывать группу или просвещать ее. Как всякая ханжа, она имела на вооружении христианские догмы, о которых забывала всякий раз, когда нужно было платить группе или организовывать мало-мальски человеческий график работы. Женю возмущало, что выходной давали после ночных съемок, когда по идее должен идти отсыпной. Человек проспит полдня, какой же это выходной? Таким образом Ада Васильевна экономила.