Дитя любви - Карен Робардс

Таким образом, произнеся благодарственную молитву доброму святому, она в тот же день вышла замуж за своего миллионера. И как только золотое кольцо оказалось у нее на пальце, жизнь ее молниеносно изменилась. Она, как Алиса, которая провалилась в кроличью норку, стремительно вступила в Страну Чудес. У нее все теперь будет другое, даже имя.

– Магдалена? – Прочтя ее настоящее имя в свидетельстве о браке, Лайл произнес его с явным неодобрением. – В ресторане тебя называли Мэгги.

– Да, иногда.

– Теперь ты моя жена, и я хочу, чтобы тебя звали Мэгги. У Форрестов не может быть имени Магдалена.

И все равно она вышла за него, даже неприкрытое презрение к ее имени не насторожило Мэгги, хотя более взрослая и умудренная жизненным опытом женщина наверняка увидела бы в этом первое предупреждение.

Имя? Пустяки! Тогда у нее были куда более важные проблемы. Лайл знал, какая жена нужна ему, и отнюдь не церемонился, безжалостно переделывая ее, подгоняя под свои мерки. Не прошло и суток с того момента, как они поженились, а Мэгги уже поняла, что жизнь ее будет сносной только в том случае, если она станет беспрекословно выполнять все его желания: стоило ей в тот же день лишь заикнуться, что она не хочет расставаться со свадебным платьем (Лайл приказал его выбросить), как он тут же пришел в бешенство, Лайл оказался не кем иным, как патологическим моральным уродом, которым владела всепоглощающая страсть – жажда власти. С годами она узнала и многие другие, куда более опасные, черты его характера. Позже, вспоминая, какой наивной она была и сколько тратила сил и времени, чтобы задобрить его и доставить удовольствие, она не уставала удивляться. Медовый месяц они провели, разъезжая по прекрасным, поистине фантастическим местам, о которых она прежде даже не осмеливалась мечтать; они «были в Лондоне, Париже, Риме, Женеве, Нью-Йорке. Лайл открыто говорил ей, что она невежественна, необразованна, а о культуре вообще не имеет никакого понятия, и что он не намерен с этим мириться. В результате она почти не видела городов, где они бывали. Днем, пока он занимался делами, она в сопровождении нанятого экскурсовода ходила по музеям, соборам и картинным галереям. В перерывах между экскурсиями к ней приходили преподаватели и учили ее этикету и хорошим манерам: как вести себя за столом, как правильно ходить и сидеть, как одеваться, как накладывать макияж, как здороваться; ей даже был преподан краткий урок о том, как, находясь в Европе, пользоваться туалетом. Выяснилось, она не знает, что такое биде; правда, узнав, она решила, что оно ей вряд ли понадобится. Ее учили, как вести светскую беседу ни о чем, какие книги читать (или говорить, что читала), о каких художниках, писателях, политических деятелях и кинофильмах следует высказываться с одобрением или с неодобрением.

Вечера она коротала в одиночестве, но это не приводило ее в отчаяние. Поскольку они останавливались только в пятизвездочных отелях, то в ее распоряжении имелись всевозможные мыслимые и доселе немыслимые роскошные услуги и развлечения, которые можно позволить себе за деньги, и она с удовольствием пользовалась ими. Это доставляло ей радость. Но, как только она оставалась одна, ее охватывала тоска по дому. Правда, Лайлу она никогда не говорила об этом. «О чем скучать?» – презрительно рассмеявшись, воскликнул бы он, тут же придя в ярость.

По вечерам, за ужином, Лайл встречался со своими деловыми партнерами и коллегами, а то, что не брал ее с собой, он объяснял тем, что она еще «не готова» к таким встречам. В те редкие дни, когда они ужинали вместе, он презрительно кривил губы: она неспособна оценить превосходную кухню и изысканные вина; он осуждал то, с каким удовольствием она ела, считая, что к еде надо относиться разборчиво, как гурманы, к каковым себя причислял.