Правдивая ложь - Нора Робертс (2002)

Джулия отметила в блокноте, что о жизни и смерти своей второй тети Дрейк рассказал без всяких эмоций.

– Как я понимаю, вы не были близки.

– С тетей Люсиль? – Дрейк чуть было не расхохотался, но вовремя замаскировал смех кашлем. – Не думаю, что видел ее больше трех-четырех раз в жизни. – Он не стал добавлять, что Люсиль всегда привозила ему шикарную игрушку или красивую книжку. И что она умерла почти нищей. Никакого наследства для Дрейка – никаких теплых воспоминаний о Люсиль. – Она никогда не казалась мне реальной, если вы понимаете, о чем я говорю.

Джулия немного смягчилась. Несправедливо считать человека черствым только за недостаток любви к тете, которую он практически не знал. Или за то, что он самодовольный павлин, считающий себя сексуально неотразимым.

– Думаю, что понимаю. Вашу семью разбросало по свету. Вы помните свою первую встречу с Евой?

Дрейк уселся на край стола, с удовольствием разглядывая ноги Джулии. Пожалуй, общение с ней не будет тяжким испытанием. Используя ее в своих интересах, он получит наслаждение… и постарается, чтобы ей тоже не на что было жаловаться.

– Конечно, я помню, как она была красива. Но у Евы есть очень редкое качество. Врожденная чувственность, наверное. Даже ребенком я это ощущал, хотя и не понимал. Кажется, тогда она была замужем за Энтони Кинкейдом. Она прибыла с горами багажа. Ярко-красные ногти, ярко-красные губы, костюм наверняка от Диора и вечная сигарета между пальцами. Одним словом, она была великолепна.

Дрейк сам удивился, насколько свежо было это воспоминание.

– Я помню одну сцену перед самым ее отъездом. Ева курила и шагала взад-вперед по потрескавшемуся линолеуму, мать, злая, с покрасневшими глазами, сидела за кухонным столом.

– Ради бога, Ада, ты набрала тридцать фунтов. Неудивительно, что Эдди сбежал с тощей официанткой.

Ада поджала губы. Лицо цвета вчерашней овсянки стало совсем серым.

– В моем доме не поминают господа нашего всуе.

– Перестань ныть и возьми себя в руки.

– Я осталась без мужа и без денег, а мне растить сына.

Ева взмахнула сигаретой, и струя дыма молнией пронзила воздух.

– Ты прекрасно понимаешь, что с деньгами проблем не будет. В мире полно одиноких женщин, и иногда это к лучшему. Выслушай меня, Ада. Мамы нет. Папы нет. Люсиль нет. Исчез даже этот ленивый грязнуля, за которого ты вышла замуж. Они не вернутся.

– Не смей называть моего мужа…

– О, заткнись. – Ева стукнула кулаком по столу с такой силой, что солонка и перечница подпрыгнули и перевернулись. – Он не стоит твоей защиты, и, клянусь богом, он не стоит твоих слез. Ты получила новый шанс, новый старт. Мы покончили с чертовыми пятидесятыми, Ада. В январе в Белом доме будет президент, не страдающий старческим слабоумием. В воздухе пахнет переменами. Неужели ты их не чувствуешь?

– Не я выбирала католика в президенты. Национальный позор, вот что это такое. – Ада выпятила подбородок. – И в любом случае какое это имеет отношение ко мне?

Ева закрыла глаза. Свежий ветер перемен никогда не прорвется сквозь горечь и озлобленность ее сестры.

– Ада, возьми мальчика и приезжай ко мне в Калифорнию.

– С чего вдруг?

– Потому что мы сестры. Ты продашь этот чертов дом, переедешь в приличное место, найдешь приличную работу. У мальчика будет нормальная жизнь.

– Такая, как твоя, – фыркнула Ада. Ее воспаленные глаза наполнились негодованием и завистью. – Снимаешься полуголой, и любой, у кого есть мелочь в кармане, может разглядывать тебя. Выходишь замуж и разводишься, когда взбредет в голову, и отдаешься всякому, кто тебе подмигнул. Большое спасибо. Я оставлю сына здесь. Он вырастет, как угодно богу.

– Делай что хочешь, – устало сказала Ева. – Хотя не пойму, почему ты думаешь, что бог уготовил тебе судьбу озлобленной высушенной старухи. Тебе нет еще и сорока. Я буду посылать тебе деньги для мальчика. Используй их по своему усмотрению.