Женщины могут все - Нора Робертс (2001)

— Ах… — Пилар попыталась рассмеяться и провела дрожащей рукой по лицу. — Кажется, я слегка расклеилась.

— Ты держалась великолепно, — торопливо сказала София, когда Пилар опустилась на ручку кресла. — Но я слишком хорошо тебя знаю. — Она обняла мать. — И Тайлер, кажется, тоже. Кольцо такое же пышное и аляповатое, как она сама.

— Ох, малышка! — делано рассмеялась Пилар. — Действительно, такое же роскошное и бьющее в глаза, как эта женщина. Все в порядке. — Но она продолжала крутить на пальце обручальное кольцо, которое продолжала носить. — Уже все в порядке.

— Черта с два. Я ее ненавижу. Ненавижу их обоих. Сейчас вернусь и скажу им это прямо в лицо.

— Не нужно. — Пилар встала и сжала руки Софии. Неужели ее собственная боль так же видна, как боль, застывшая в глазах дочери? Может быть, в этом тоже виновата она? Похоже, она не только сама жила в бесконечном преддверии ада, но увлекла с собой в пропасть и Софию. — Это ничего не решит и ничего не изменит. София, в ненависти нет смысла. Это значит подвергать опасности свою душу.

«Нет, — с тоской подумала София. — Ненависть могла бы встряхнуть мать».

— Разозлись! — потребовала она. — Вспыли, разъярись, закричи! Сделай хоть что-нибудь. Что угодно, только не чувствуй себя страдающей и разбитой. Я не могу этого вынести…

— Сделай это сама, малышка. — Она гладила руки Софии. — У тебя лучше получится.

— Сейчас я пойду туда. Войду и скажу все, что я о них думаю. Мама, он не имел права так вести себя. Ни с тобой, ни со мной.

— Он имеет право делать все, что хочет. Но это было проделано не слишком удачно. — «Извинения, — подумала Пилар, — я ищу извинения для Энтони Авано уже тридцать лет. Привычка — вторая натура». — Не огорчайся, малышка. Он все еще твой отец. И останется им, что бы ни случилось.

— Он никогда не был мне отцом! Пилар побледнела:

— Ох, Софи…

— Нет, нет… — София подняла руку, сердясь на самое себя. — Я невыносима. Это на меня не похоже, просто я ничего не могу с собой поделать. Но сейчас дело не в нем, — сказала она, слегка успокоившись. — Он, может быть, просто беспечен. Но она — нет. Она прекрасно знала, что делает. И сделала это нарочно. Я ненавижу ее за то, что она приехала к нам в дом и смотрит на тебя… нет, на нас… сверху вниз. На всех нас, черт побери!

— Детка, ты упускаешь из виду одну вещь. Может быть, Рене любит его.

— Ох, перестань!

— Это слишком цинично. Я любила eго. Почему бы и ей его не полюбить?

София резко отвернулась. Ей хотелось ударить кого-нибудь, что-нибудь разбить, собрать осколки и швырнуть их в безукоризненно красивое лицо Рене.

— Она любит его деньги, его положение в обществе и то, что он оплачивает ее астрономические счета!

— Возможно. Но он из тех мужчин, которые заставляют женщин любить себя, причем делают это без всяких усилий.

В голосе матери слышалась печаль. Сама София еще никого не любила, но любящих женщин видела не раз. И теперь без труда узнала это в голосе матери.

— Ты так и не разлюбила его…

— К сожалению. София, пообещай мне, что не будешь устраивать сцену.

— Мне жаль лишаться такого удовольствия, но я думаю, что холодное безразличие окажет более сильный эффект. Что угодно, лишь бы стереть с ее физиономии это самодовольное выражение!

София шагнула к матери, обняла ее и поцеловала в обе щеки.

— Мама, все будет в порядке?

— Да. Моя жизнь не меняется, правда? — Еще как меняется… Мысль об этом была нестерпимой. — Все остается по-прежнему. Так что давай вернемся к гостям.

— Вот что мы сделаем, — начала София, когда они вышли в коридор. — Я изменю свои планы, выкрою пару дней, и мы с тобой устроим себе курорт. По шею залезем в лечебную грязь, наложим маски и предоставим специалистам скрести, тереть и полировать наши тела. Потратим кучу денег на то, чем мы никогда не пользовались, и весь день не будем вылезать из махровых халатов.