Тигриные глаза - Ширли Конран

Все ли во мне сводится к роли жены, матери, дочери и художника. Или это только кажется мне. Я надеялась, что в Вол вере я смогу понять, кто я такая и почему я здесь. Мне хочется распорядиться своей жизнью как-то иначе, а не просто играть свои роли и делать деньги.

— Может быть, ты приехала за одним, а нашла другое.

Сказать тебе, что ты нашла, если я не обманываюсь в своих надеждах?

Плам кивнула.

После некоторых колебаний Поль сказал:

— Не буду скрывать от тебя, какой глубокой была — есть — моя любовь к Анни.

— Я рада, что ты не скрываешь это. Это сугубо личная часть твоей жизни, и я отношусь к ней с уважением.

С полчаса они шли молча. Затем Поль резко остановился и взял Плам за руку. Начертив на песке еще два П, он заключил их в сердце и заглянул в фиалковые глаза Плам:

— Я надеюсь, что ты нашла своего дикого гуся. Ты останешься со мной, Плам? Навсегда. Станешь моей женой?

У Плам было такое ощущение, словно он просил ее прыгнуть с моста, но не беспокоиться о последствиях, потому что он подхватит ее. Она верила Полю, но не доверяла своим смятенным чувствам, не зная точно, любит ли она его. То, что люди порой считают любовью, зачастую оказывается похотью, зависимостью, чувством собственника или стремлением заполнить болезненную пустоту одиночества. Поэтому она против воли заставила себя посмотреть глазами Бриза на то, что ждет ее впереди. «Ведь нельзя же швыряться своей жизнью только потому, что у тебя где-то засвербило, — сказал бы он, — и уж тем более не из-за романа на отдыхе».

Они возвратились в Волвер затемно, проведя последние минуты своего путешествия в грустном молчании, зная, что завтра утром предстоит расставание.

Плам посмотрела на Поля.

— У меня никак не выходит из головы, знают ли…

— О, я уверен, что мои родители знают. А если нет, то я намерен рассказать им.

— Но что они подумают обо мне? Что подумают о Бризе?

— Они французы, а не идиоты, и понимают, что нравы изменились с тех пор, когда они женились… Кстати, ты венчалась в церкви?

— Нет.

— Значит, ты незамужняя перед богом. Так что для них тут не будет проблем.

— Не торопи меня. Я пока не могу дать ответ. И пожалуйста, не рассказывай им. Пусть они думают пока все, что им хочется.

После того как Поль забрал дочерей, Плам тихо проскользнула в соседнюю дверь и, покраснев, попросила у мадам Мерлин разрешения воспользоваться телефоном. Она поняла, что мать все знает. Старая француженка держалась как-то скованно.

Как только Плам сообщила Бризу, что хочет остаться в Волвере еще на неделю, в трубке послышались гневные вопли:

— Ты что, лишилась рассудка? До бьеннале осталось всего пять недель. Нет, серьезно, Плам, я хочу знать, может, ты заболела?.. Нет? Тогда что происходит? Ты совсем лишилась своих куриных мозгов? Разве до тебя не дошло, что тебе оказана честь представлять свою страну?.. Ты подводишь меня, не говоря уже о том, что ставишь под угрозу всю свою карьеру. — С трудом справившись с собой, он сбавил тон. — Я многое могу сделать за тебя, Плам, но не могу давать интервью вместо тебя, и они не меня хотят видеть на телевидении!

— Я все знаю. И тем не менее остаюсь еще на неделю! После десяти минут споров, уговоров и угроз Бриз наконец проворчал:

— Ты обещаешь, что вернешься в следующее воскресенье? Иначе я сам приеду за тобой. Я тебя предупреждаю.

— Я обещаю, Бриз. В следующее воскресенье я буду в Лондоне. — Плам осторожно положила трубку, и тут же из ее глаз полились слезы. Она бросилась мимо удивленной мадам Мерлин и выскочила в спасительную темноту ночи. «Удивительно, — думала она, направляясь к своей кухонной двери, — как быстро на смену счастью приходит ощущение горя и страха».