Тигриные глаза - Ширли Конран

Тоби и Макс уставились на нее. Наконец маленький Макс сказал:

— Ты не похожа на мою маму, ты похожа на атомную войну… так, кажется, ее называют, да, Тоби?.. Ну, мама, ты же сама спросила! Ты учишь нас говорить правду, а потом плачешь, когда мы говорим…

Со слезами на глазах она бросилась наверх, чтобы надеть что-нибудь менее опасное.

Бриз попытался объяснить ребятам, почему мама расстроилась.

— бы оба постарались принарядиться на открытие маминой выставки, не так ли?

Мальчики согласно кивнули. Им нравились их наряды. Десятилетний Тоби был похож на маленького рокера в своем кожаном облачении с многочисленными «молниями». Восьмилетний Макс был в гимнастерке цвета хаки и брюках для верховой езды из магазина военных товаров на Лоуренс-Корнер, где Плам покупала комбинезоны, в которых писала картины.

— Маме хотелось выглядеть необычно, — объяснил Бриз. — Я тоже считаю, что наряд у нее ужасный, но, когда женщина уже собралась и спрашивает: «Как я выгляжу?» — всегда следует говорить: «Чудесно!"

— Ты выглядишь чудесно, — хором заявили братья, когда Плам появилась в коричневой кожаной куртке военного покроя, мини-юбке, черных чулках и в туфлях-лодочках.

Бриз заранее поработал с каждым из ведущих критиков, и картины Плам — полотна от шести футов и более — были встречены с одобрением. Но среди хвалебного гула Плам услышала резкий голос человека, явно глухого, но слишком тщеславного, чтобы носить слуховой аппарат. Он сидел в кресле посреди галереи, ничуть не смущаясь тем, что мешает смотреть другим. Светло-серый костюм отличного покроя не мог скрыть его безобразной толщины. Он ткнул своей палкой в любимое полотно Плам:

— Я куплю ту, которая понравится Отто Талботу. Что ты думаешь об этой, Отто? — Теперь его палка ткнулась в ступню молодого человека, стоявшего рядом с ним и с тревогой глядевшего вокруг. — Чарлз! Дай мне другие очки — от этих у меня текут слезы, черт бы их побрал! И не говори, что ты забыл их! Проверь, чтобы мне сделали обычную скидку, Чарлз! И скажи Стэнли, чтобы через двадцать минут подогнал машину.

— Двадцать пять процентов скидки и по рукам, — прошептал Бриз на ухо Плам. — Это Дуглас Боуман. Подойди к нему и представься.

Плам передернуло. Любезное обращение Дугласа Боумана с окружавшей его толпой заискивающих типов не могло скрыть его злобной натуры. Она видела, как он наклонился и с хулиганской жестокостью ткнул локтем под ребро своего молодого спутника, лихорадочно обшаривавшего свои карманы в поисках его очков.

Плам уставилась на редкие седые пряди, свисавшие с лысого пятнистого черепа, на обвислые серые щеки, влажный красный рот. Так, значит, этот отвратительный тип и есть тот всемирно известный критик, чьи глаза, хоть и похожие на скользких устриц за толстыми линзами очков, считаются одними из самых острых в двадцатом веке.

Как и всем в сфере живописи, Плам было известно, что в начале тридцатых годов, в возрасте двадцати одного года, Дуглас Боуман унаследовал от тетки скромную сумму денег, на которую приобрел в Париже картины знакомых ему художников: Пикассо, Матисса, Брака, Кандинского, Леже. Сегодня с коллекцией Боумана могли тягаться лишь немногие крупнейшие музеи мира. Он прославился еще и своим несдержанным языком и бранными письмами в адрес издателей, писателей и ученых, критиковавших выставки кубизма, которые он устраивал по всему миру.

— Кто этот мальчик? — шепотом спросила Плам у Бриза, глядя на растерянного молодого человека, только что получившего тычок под ребро от своего патрона, потребовавшего, чтобы тот отодвинулся в сторону.

— Это его единственный сын Чарли, — сказал Бриз. — А также его бесплатный помощник. Чарли просто святой и по-настоящему хороший парень, хотя и очень мягкотелый, иначе бы он не дал помыкать собой. Правда, он знает, что будет очень богатым, когда умрет его папаша. Я уведу его, а ты попытайся очаровать Дугласа.