Стриптиз в кино - Нэнси Бартоломью

Взгляд, который он бросил на меня при этом, не выражал ни симпатии, ни ласки: типичный взгляд полицейского при исполнении служебных обязанностей. Я для него была сейчас лишь одним из свидетелей преступления, да еще из тех, кого нужно охранять, чтобы не случилось чего-нибудь плохого. Конечно, он хотел бы запереть меня в доме, и чтобы я носа не высовывала на улицу, не говоря уж о клубе. Но ведь там, помимо всего прочего, моя работа — пускай некоторые считают ее не вполне пристойной. (Не знаю, не знаю, по-моему, это куда пристойнее, чем, например, политика, где люди зачастую оголяются гораздо больше, но в отличие от нас не доставляют этим ровно никакого удовольствия никому: ни женщинам, ни мужчинам.) Да, там, в клубе, пока еще была моя работа, которая мне давала и средства, и, если хотите, своего рода удовлетворение: меня многие знали, мной любовались. Разве это не приносит вполне естественного удовлетворения? Даже радости… Ох, далеко не всегда, конечно.

На вечер я оставила Флафи у Рейдин, забросав их пачками со сладостями, которые были утешением для обеих, и собачьй едой. А еще они будут счастливы от общения друг с другом — если, конечно, не умрут раньше времени от переедания. Надеюсь, сегодня больше никто не побеспокоит Рейдин опасными глупостями вроде букетов с угрожающими записками или самовзрывающихся игрушек.

— Иди, иди, Кьяра, — напутствовала меня Рейдин со своего любимого кресла. — У нас с Флафи все будет о’кей. Кроме того, мой Джерри… — она ласково похлопала приклад дробовика, — он всегда со мной и готов отразить любое вражеское нашествие. За нас не беспокойся, дорогая. Мы поиграем с собачкой в настольный хоккей, поедим немножко, посмотрим программу о животных, Флафи вдоволь полает на львов и обезьян…

Обычно на пути в клуб я думаю о разных вещах, однако сейчас все мысли сосредоточились на Рейдин и Флафи, оставшихся в одиночестве там, куда уже дважды наведывались посланцы неизвестных преступников. Или преступника — что не намного лучше. А может быть, даже хуже. Мне думалось, сама я еще как-то могу за себя постоять, но старая полубезумная женщина… И крошечная собачка… Они ведь так уязвимы, невзирая на все дробовики. И убийца это прекрасно знал.

Тот самый убийца или маньяк, который испугался моих не слишком активных действий и, вполне вероятно, избрал меня следующей жертвой. Но почему? Этого понять я никак не могла. Неужели только потому, что я пытаюсь что-то нащупать и веду свой не слишком умелый розыск? А может, убийца Винус действительно кровавый маньяк, поставивший целью отстреливать танцовщиц-стриптизерш? Винус оказалась первой в этом ряду. Или, наоборот, первой должна была стать я, а гастролерша оказалась случайной жертвой?

Я продолжала думать обо всем этом, когда переезжала через мост над заливом и видела внизу огоньки множества яхт и лодок, отражавшиеся в чернильно-темной воде. А над всем этим мигали и переливались ранние звезды. Ночь стояла теплая и ясная. В такие ночи я нередко задерживалась у воды или ехала очень медленно, подставляя голову весеннему бризу. Хотите верьте, хотите нет, мне такое общение с природой помогало потом в танцах, придавало им, так я считаю, большую естественность и непосредственность. Однако сейчас было не до этого — хотелось поскорее и в безопасности доехать до места. Сегодня я не буду на сцене играть ни в какие полуэротические “ку-ку” и “найди меня” — нет настроения, к тому же нога болит. Сегодня буду в красном бархате — само достоинство и элегантность. Наш режиссер замер от удивления, увидев меня у входа, и встал в дверях, словно решил помешать войти.

— Кьяра! Опять? Почему ты не у себя дома на диване? Зачем все это? Сама ведь знаешь, тебе нужен отдых.

Я слегка подмигнула ему — он славный парень, этот Рыжик — и продолжила путь в гримерную.

— Кьяра, — повторил он с не вполне понятной мне интонацией, — мы не думали, что ты…

— А я вот она, здесь, — ответила я и вошла в комнату.