Избранница Наполеона - Моран Мишель (2012)

– Но ведь я его сестра! И ты служишь у меня!

– А не императору Франции?

Она хватается руками за живот, но я вижу, что на этот раз уязвлена ее гордость.

– Давайте я прочту вам из Оссиана, – предлагаю я и, не дождавшись возражений, иду к книжному шкафу и беру одну из книг слепого шотландского барда. Кожаный переплет потерт, да и страницы изрядно потрепаны. – Кэт-Лода, – начинаю я, а когда дохожу до ее любимой строчки, «Прекрасная роза, луч Востока», Полина начинает читать мне в унисон.

«Сияющий луч взошел на востоке. Он озарил оружие Локлина в руке короля. Из пещеры вышла во всей красе дочь Торкул-торно. Она прикрывала кудри от ветра и затянула дикую песнь. Песнь пирований на Лулане, где когда-то отец ее жил»[5].

Тут она останавливается и еще раз произносит имя короля:

– Торкул-торно.

– «Торкул-торно седовласый», – отзываюсь я словами самого выразительного описания в поэме.

– Смешное имя, не правда ли? – замечает она. Я вижу, что мысли ее где-то далеко, и откладываю книгу. – Почти такое же нелепое, как Мария-Люция.

Я только вздыхаю в ответ.

– Что? Ты, надеюсь, понимаешь, что брату придется заменить его на что-то французское?

Мне уже делается жаль новую императрицу.

– А знаешь, что мне еще сказала Каролина? – шепчет Полина, хотя мы в комнате одни. – Он отдает Жозефине Елисейский дворец. Это в придачу к дворцу Мальмезон. И титул императрицы у нее тоже остается! Хотелось бы мне взглянуть в лицо этой венской шлюшки, когда она услышит об этом. – Полина откидывается на подушку. – Ступай! – приказывает она, самая трагическая фигура во всей империи, и при этом корчится, как от настоящей боли. – На двенадцать ты вызван к брату в кабинет. Но потом ты мне перескажешь все, что он о ней скажет! – Полина садится. – Все!

Я покидаю апартаменты княгини и немедленно замечаю перемену. В залах дворца не звучит смех, лица придворных встревожены и напряжены. Хотя у Полины и имеется целый список претензий к бывшей жене брата, во Франции Жозефину всегда считали его талисманом, амулетом удачи и в войне, и в мире. Все знают о ее щедрых пожертвованиях бедным и больницам, а перед каждым сражением ее видели коленопреклоненной в Нотр-Даме в молитве за французских солдат. Даже скупые на похвалу парижане называли ее Мадам Виктория.

– Это дурное предзнаменование, – произносит одна из дам. – Она отбыла под раскаты грома, и дождь с тех пор так и льет.

– Вы видели, месье Евгений и мадам Гортензия плакали? Бонапарт для них единственный отец, другого они и не знали.

– Жена девятнадцати лет и к тому же из Габсбургов!

У дверей кабинета императора похожий разговор ведут два гвардейца. Я узнаю обоих. Рослый любимец женщин Дасьен был мне добрым другом, когда я только прибыл в Париж, и инструктировал меня насчет дворцового этикета. А Франсуа учил меня фехтованию. Увидев меня, оба улыбаются.

– Поль! – Дасьен дружески хлопает меня по плечу.

– Император здесь?

– У него его секретарь и граф де Монтолон. – Дасьен озирается по сторонам. Убедившись, что в зале никого нет, он шепчет мне на ухо: – Так, значит, правда, что он собрался жениться на какой-то австриячке?

– Племяннице Марии-Антуанетты? – добавляет Франсуа.

Я киваю.

– Я слышал, император посылал своего приемного сына Евгения к австрийскому послу договариваться. Подумать только: послать сына бывшей жены просить руки другой женщины! Ты себе такое мог бы представить?

Нет. Впрочем, на Гаити такого бы и не произошло. При всей нашей, как говорят, отсталости, у нас не женятся и не разводятся ради забавы.

– Неправильно это, – продолжает Франсуа. Он шокирован, хотя я этого не понимаю. При здешнем дворе именно так все и делается. – Она же была Мадам Виктория! Слишком высоко он метит, что нашел себе невесту королевской крови. И не какую-то, а габсбургскую принцессу!