Сверху и снизу - Лаура Риз (2001)

Затем появляется М. Первое, что я замечаю, — это черная маска. Это маска палача, какой ее показывают в кино, — плотно прилегающая к голове, с большими прорезями для глаз и бровей, полностью открывающая рот и нос. Потом я вижу облегающие джинсы — до сих пор М. никогда их не надевал — и его голую грудь. На М. черные перчатки без пальцев, на левой руке — черная повязка, усеянная металлическими кнопками. На поясе висят ножны, из которых торчит рукоятка большого ножа.

Захлопнув дверь, он подходит к кровати и пристально смотрит на меня. Тело явно принадлежит М., но глаза я не узнаю — они настолько пустые, ничего не выражающие, что, кажется, могли бы принадлежать автомату. Взобравшись на постель, М. усаживается мне на грудь. Вес его тела, прикосновение к коже грубой ткани, ножны, упирающиеся в ребра, — все это вызывает у меня приступ клаустрофобии. Я задыхаюсь, мои закованные руки напрягаются. М. бросает взгляд на наручники и касается моей правой руки; пальцы у него холодные, что резко контрастирует с теплой кожей перчатки.

— Отпустите меня! — Это уже не просьба, а мольба.

М. резко опускает голову, как будто удивлен тем, что я подаю голос. Из-под маски на меня смотрит его бешеный взгляд. Он сильно бьет меня по лицу, и я вскрикиваю.

— Разве я приказывал тебе говорить? — кричит он. — Приказывал? — Я получаю еще одну пощечину.

— Прекратите! — Я тоже кричу, но мои слова только распаляют его гнев. Снова удар, и мои глаза наполняются слезами.

Он вплотную придвигает ко мне свое лицо.

— Скажи еще одно слово, — шипит он, схватив меня за шею, — и оно будет последним.

Я моргаю, горячие слезы текут по моим щекам. Я замолкаю, боясь, что он снова будет меня бить, и молю небо о том, чтобы избежать худшего.

М. отпускает мою шею и слезает с меня. Потом он берет со стола свечу — длинную, тонкую, в бронзовом подсвечнике.

— Дай мне свою ногу. — Он протягивает ладонь так, чтобы я могла положить в нее свою ступню.

Я мотаю головой и инстинктивно подбираю ноги под себя.

— Мы можем сделать это по-другому, — помолчав, сдержанно говорит М. — Или ты добровольно выполнишь мое приказание, или я свяжу тебе ноги. Выбор за тобой.

Я крепко зажмуриваюсь, пытаясь отогнать непрошеные слезы. Какая ужасная ошибка! Этого не должно было случиться. Открыв глаза, я выпрямляю ноги. Когда М. снова протягивает руку, я вкладываю в нее свою ступню. Моя нога трясется, но я ничего не могу с собой поделать. М. опускает свечу пониже и смотрит на меня. Его глаза блестят в свете свечи — две яркие сферы на черном небосводе маски.

— Ш-ш-ш! — говорит он прежде, чем я успеваю что-либо сказать. — Помни, тебе не разрешается говорить.

Он подносит пламя к моей коже, и я, стиснув зубы, чтобы не закричать, закрываю глаза. М. крепко держит мою ногу. Я чувствую тепло на пальцах ног, затем на пятке, но боли нет. С ужасом жду, когда же начнет жечь.

Когда я открываю глаза, М. отпускает мою ногу.

— Вот и хорошо. Я знаю, что ты хотела заговорить, но промолчала. Вижу, ты все-таки поддаешься дрессировке.

Обернувшись, он включает телевизор, затем подходит к видеокамере и включает ее. На экране появляется мое изображение.

Все еще держа в руке свечу, М. подходит к кровати.

— Теперь я разрешаю тебе говорить, — объявляет он и наклоняет свечу.

Горячие капли воска падают мне на живот. Я вскрикиваю — скорее от неожиданности.

М. бросает на меня пренебрежительный взгляд.

— Ты еще не знаешь, что такое боль. — Он опускает свечу ниже. На этот раз мой крик вполне оправдан — воск жжет кожу словно раскаленное железо.

— Пожалуйста, — прошу я, — не надо больше.