Они прошли мимо аллеи, ведущей к розарию. В воздухе запахло цветами и свежевскопаннои землей. Лили подумала о своем садике, о розах своего детства. Ей нравилось копать, сажать, полоть, а иногда, когда Роуз нездоровилось и приходилось подолгу проводить на больничной койке, Лили успокаивала себя мыслями о розовых кустах, о том, как они дремлют зимой, чтобы расцвести летом. И Роуз тоже обязательно снова расцветет.

Вдруг Лили осознала, что Лаэма рядом почему-то нет. Она остановилась, обернулась и увидела, что он неподвижно замер чуть поодаль. Первым ее побуждением было нетерпение – у нее решительно не было времени на то, чтобы задерживаться и нюхать розы. Сейчас врачи совершают утренний обход, и ей нужно их застать.

– Что вы там делаете? – спросила она и двинулась назад.

Но Лаэм не ответил. Он просто стоял и пристально смотрел куда-то сквозь розы и сосны, в сторону пруда и леса. Лили попыталась проследить за его взглядом. Она увидела, что пруд порос высокой зеленой болотной травой. Вода была темная и казалась коричневатой в тени высоких сосен и дубов. На противоположном краю пруда высился монумент павшим в Первой мировой. Лили поняла, что бассейн у его подножия, видимо, питается водами этого дикого естественного водоема.

– Лаэм, куда вы смотрите? – спросила она.

– Вон там, видите? – указал он. – Смотрите внимательнее. Она прячется в тени.

Это оказалась голубая цапля, стоящая у самого края пруда. Птица была высокой и почти неестественно неподвижной. Как статуя. Утреннее солнце светило сквозь деревья и высокую траву, очерчивая силуэтом длинные ноги, длинную изогнутую шею и острый клюв. Поза цапли была безупречна в своей бдительности – словно в мире должно было случиться что-то чрезвычайно важное, чего она и ждала.

– Маскируется, – сказал Лаэм. – Хочет убедиться в том, что ее никто не видит, пока она сама этого не захочет.

– Почему вы говорите «она»? – спросила Лили.

– Сам не знаю, – ответил Лаэм.

– Может быть, это самец.

– Может быть.

– Лаэм, у нас ведь много цапель дома, в Кейп-Хок. Что в этой-то особенного?

Он посмотрел на Лили с высоты своего роста. Его голубые глаза были обведены темными кругами, говорившими о том, что он устал и встревожен. Но сами глаза сияли, как у мальчишки, особенно в этом утреннем свете. Лили замигала и потупилась.

– Она ведь находится в самом центре парка, – заметил он. – Вам это не кажется удивительным?

– Городской парк в Новой Шотландии сильно отличается от любого другого городского парка. Но вы же ученый, – она пожала плечами. – Насколько я понимаю, это ваша работа – фиксировать природные явления.

– Вы сформулировали мою задачу абсолютно точно, – сказал он, еще более пристально глядя на нее.

– Пойдемте, – нетерпеливо прервала она. – Давайте немного ускорим темп, хорошо?

– «Фиксировать природные явления», – повторил он чуть слышно.

Лили почувствовала, как снизу из гавани вверх по холму дохнул легкий ветерок. Он пробежал по поверхности пруда, пронесся сквозь деревья, прошелестел в траве, взъерошил волосы на голове у Лили и, хотя было тепло, пробежал легким ознобом по коже. Цапля не шелохнулась, и Лаэм тоже. Он по-прежнему пристально, не сводя глаз, смотрел на Лили.

– Пойдемте, – снова заторопилась она. – Я опаздываю.

– Я знаю, – сказал он.

И то, как он произнес это, снова заставило ее ощутить холодок на коже. И она побежала, и бежала всю оставшуюся часть пути по парку, до самых ступеней больницы. И там влилась в толпу сестер, обслуги, врачей, потоком вливавшуюся в распахнутые двойные створки дверей. В этом потоке оказалось очень немного родителей маленьких пациентов – слишком ранний был час для посетителей.