Летний сад - Дмитрий Вересов (2005)

Это был момент истины для отважной и одинокой разведчицы Гертруды Яковлевны Иволгиной. Самое ужасное, что полностью парализовало ее в тот момент, – это понимание, что теперь, когда все сомнения подтвердились, она не в состоянии придать обстоятельства дела гласности, не нанеся сокрушительного удара по чувствам и вере своего сына.

Когда мгновение спустя мужчина исчез в салоне автомобиля, Гертруда Яковлевна, нисколько не сомневаясь в том, кого она сейчас увидит, подняла глаза. Растерянная, с пылающими от стыда щеками, перед ней стояла невестка.

Женщина ощутила прилив такой бессильной ненависти к этой девке, что ей захотелось упасть прямо здесь, на покрытом трещинами асфальте, и разрыдаться. Тем не менее, она нашла в себе силы сделать несколько шагов и, подойдя к невестке, наотмашь ударить ее по щеке. Голова Натальи безвольно мотнулась, и с чувством злорадного облегчения Гертруда Яковлевна увидела, как проявляется на смуглой коже алый отпечаток ее ладони.

– Он ничего не узнает, а ты блуди подальше от дома.

И, не удержавшись, она влепила Наталье вторую пощечину.

* * *

Сияющий Домовой ворвался в квартиру:

– Наташка! Татусенька – будущая мамусенька! – он подхватил жену на руки и закружил по комнате. – Ура! Победа! Завтра врачи разрешили встречу с Кириллом. Ты как верная жена последуешь за своим мужем. – Он осекся. – Что случилось? Что сказал врач?

– Не врач, а профессор.

– Какая разница, давай рассказывай!

Наташа присела на краешек дивана и, как по-писаному, голосом, лишенным эмоций, рассказала о сомнениях Гелле в ее способности выкормить ребенка грудью.

– Не переживай, родная моя, – Дима подошел к ней и нежно погладил по тщательно причесанной голове. – Мы справимся с этим.

Внезапно Наташа разрыдалась, уткнувшись Вадиму в живот.

Потрясенный эмоциональной глубиной ее истерики, Домовой истуканом стоял перед женой, не зная, куда деть руки: правую, нагревшуюся на натальином темени и нервно сотрясавшуюся в унисон с рыданиями, и левую, плетью свисающую вдоль тела.

– Дима, Димочка, – всхлипывая, говорила Наташа, – что бы ни произошло, кто бы ни сказал тебе обо мне плохое, прошу, верь мне, верь… Мне никто не нужен, кроме тебя… Я хочу… Хочу быть только с тобой! Честно, честно, честно, честно… – Она резко поднялась и, глядя в глаза растерянному Домовому, спросила – Обещаешь?

Что мог ответить честный и совестливый Домовой взволнованной любимой женщине? Только одно:

– Обещаю!

* * *

– Моя фамилия Иволгин, – сказал Вадим, войдя в кабинет.

– Очень приятно. Джамсарран Бадмаев. Проходите, пожалуйста! Вы не один?

– Извините, это моя… – «Супруга или жена?»… – жена Наташа. Кирилл должен был быть свидетелем на нашей свадьбе.

– Да-да, я помню, вы говорили об этом по телефону. Ну, присаживайтесь, молодые люди. Не скрою, мое отношение к визитам, подобным вашему, сугубо отрицательное. Это мое мнение, как профессионала…

– Но, позвольте, доктор, я видел Кирилла буквально за день до того, как он попал к вам. Он был абсолютно здоров и нормален.

– Видите ли, помрачение сознания бывает таким же неожиданным для ближнего окружения пациента, как солнечное затмение для дикаря. Единственная разница между астрономией и психиатрией в данном случае заключается во времени проведения наблюдений: астрономы наблюдают «до», а мы, увы, – всегда – «после». Но, коль скоро вам удалось добиться встречи с пациентом Марковым, мы должны обсудить ее регламент. – За все время разговора Бадмаев ни разу не посмотрел визитерам в лицо, его взгляд постоянно скользил по окну, поверхности стола или просто поверх Вадима и Натальи. Глядя куда-то в бок, он продолжил:

– Итак, регламент. Десять минут в присутствии медицинской сестры и санитара. Малейшее волнение пациента, его неадекватная реакция – и вы немедленно покидаете помещение, без принудительного к тому побуждения. Вопросы?