Заложники - Энн Пэтчетт (2004)

Все заложники, включая Гэна, находились в это время на другой стороне комнаты. Отец Аргуэдас тихо произнес молитву, а затем направился на помощь Роксане Косс. Командир Бенхамин грозно приказал ему вернуться, но тот только улыбнулся в ответ и кивнул головой, словно командир просто неудачно пошутил и его слова нельзя расценивать как грех. При этом священник сам удивлялся, что так сильно бьется его сердце и от страха подкашиваются ноги. Не от страха быть убитым, нет, он не верил, что его убьют, а даже если и убьют, что ж, пусть будет так. Страх его был связан с запахом мелких, похожих на колокольчики лилий, с теплым желтым свечением ее волос. С четырнадцати лет – момента, когда он отдал свое сердце богу и отрешился от житейских забот, – подобные вещи его не волновали. А тут вдруг он почувствовал – среди всего этого ужаса и хаоса, среди смертельной опасности, нависшей над головами стольких людей, – дикое головокружение от того, что так необыкновенно повезло. Невообразимо повезло! Повезло, что его выделила среди других Анна Лойя, кузина жены вице-президента, что она обратилась к своей кузине со столь необычной просьбой в отношении его, что эта просьба была милостиво удовлетворена и ему позволили стоять у дальней стены комнаты и слушать впервые в жизни живую оперу, и не просто оперу, а в исполнении Роксаны Косс, которая была, по всеобщему мнению, величайшей сопрано нашего времени. Да и вообще, тот факт, что она приехала в эту страну, что в течение одних суток она будет находиться в том же городе, что и он, уже одно это можно было расценить как великое чудо. Узнав об этом, он долго не мог уснуть на своей койке в подвале дома приходского священника. И вот ему позволено ее видеть, и волею судьбы (которая, разумеется, может стать предвестием ужасных событий, но тем не менее является выражением воли божьей) он теперь здесь и имеет возможность с ней говорить, помочь ей устроить поудобнее массивного, нескладного аккомпаниатора. Он может вдыхать запах лилий и видеть ее гладкую белую шею в вырезе фисташкового платья. Он может видеть несколько заколок, оставшихся в копне ее волос и не дающих им падать ей на глаза. Он не мог расценить все это иначе как дар небес. Потому что верил, что такой голос может иметь только божественное происхождение, что она есть воплощение божественной любви, к которой ему дозволено прикоснуться. И это волнение в его груди, и дрожь в руках – они вполне естественны. Как же его сердце может не наполниться любовью, когда он оказался так близко к богу?

Она улыбнулась ему. Ее улыбка была ласковой, но сдержанной, сообразно с обстоятельствами.

– Вы можете мне сказать, почему они меня задержали? – спросила она шепотом.

Услышав ее голос, он почувствовал внезапное разочарование. Нет, не в ней, ни в коем случае, но в самом себе. Английский! Ему давно твердили, что надо учить английский язык. Как это говорят туристы? «Have a nice way» [Счастливого пути (англ.). ]? Но, может быть, в данном случае это не совсем уместный ответ? Может, это вообще значит что-то оскорбительное? Или это просьба указать дорогу, помочь с фотографированием или с обменом денег? Он произнес про себя слова молитвы и грустно выговорил одно-единственное слово, в котором был уверен:

– English.

– Ах! – сказала она, приветливо кивнув, и вновь вернулась к своей работе.

Вдвоем они разместили аккомпаниатора поудобнее, и отец Аргуэдас вынул носовой платок и стер бледную пену с его губ. Разумеется, он никогда не претендовал на то, что обладает медицинскими познаниями, но он столько раз в жизни посещал больных и так часто подавал им причастие, которое оказывалось для них последним! Вот и теперь он вынужден был признать, что этот человек, который так прекрасно играет на фортепьяно, скорей нуждается в последнем причастии, чем в молитвах о выздоровлении.

– Он католик? – спросил он Роксану Косс, касаясь груди аккомпаниатора.