Адам и Ева - Лемонье Камиль (1899)

Прохладная тишина овевала нас. И совсем не было ветра, только легкий ветерок дыханья из наших грудей. Мне казалось, словно я слышу, как вертится в глубине ее существа багряный жернов. И сказал ей:

– Ты пришла ко мне, как что-то маленькое и детское, родившееся из моего желания. Я взывал к тебе из глубины моей души, и ты явилась.

Она взяла пряди моей бороды и стала завивать их на палец.

– Ты, – проговорила она, – был высокий и крепкий, как дуб. Я совсем не представляла, как бы ты стал когда-нибудь меня обнимать.

Кристально ясные слова срывались с наших уст. Из глубины наших душ вырывался, словно легкий шумок земли, орошенной дождем. И опять моя рука витала над ней со страхом и безумным желанием ее невинного тела, словно царила неподвижная, ширококрылая птица с мягкими, гибкими перьями. Я был, как тот, кто видит разверзающийся перед собою божественный сад Эдема и стоит, пораженный, при входе в него. И между нею и мною любовь была теперь, как религиозный запрет. Жаний вручала мне свое тело и с собою – всю жизнь своего племени. А там, во мгле веков, Божество, как сеятель, простирало свою десницу.

Я замер на мгновенье, глядя в ее необъятные очи, с рукой раскрытой, словно над глубиной обширных вод, над головокружительной бездной времен. Меня обдало вдруг горячим запахом ее юной силы, и сила моя дико прорвалась наружу, – я познал вкус ее уст. Это было первой раной. Ее глаза погрузились в забвенье, она казалась только тенью в бледный рассветный час, а я повис на ее холодных губах, как на разбухших виноградных гроздьях.

Ее жизнь угасла, замерла и снова родилась. Я чувствовал, как тело ее бьется от безумия и муки.

И она вскрикнула:

– Ты сделал мне больно! Я ненавижу тебя!

И в то же мгновенье исчезла в лесу.

Тщетно звал я ее до самого вечера. Взошла луна. Я видел ее маленькую тень на дороге около моего жилища. Вся она была заткана розовым сиянием молодого месяца. А я в этот вечер, страшась своей дикой любви, вернулся медленным шагом к прохладному благоуханью кустарника, где касался пальцами ее колен, умятая трава хранила гибкие очертания ее тела. Сердце мое разбухло, как бобы от тепловатого дождя тела. И я тихонько рыдал под ясным миганием звезд.

Глава 6

Мы шли с Жаний к деревьям. Был снова вечер. В необычайном очаровании мгновенья мы ни о чем не говорили. В недрах наших душ трепетало что-то могучее и глубокое, что выразиться не могло. Луна поднималась. Она была молода, как и луна нашей жизни. Ее тонкий розовый серп серебрился блеском нитей в прозрачной ночи леса. Бледно-мшистое сиянье устилало тропинку, по которой мы ступали. Очертания наших тел застыли, как виденья в смутном шелковом воздухе. Но я чувствовал, как лихорадочно колебалось тело Евы рядом с моим среди торжественного и благодатного вечера. Трепетанье ее глаз оживлялось и угасало, подобно рождению и агонии звезд. Ее томление роднило ее со стыдливой, расцветшей луной. Я был там с этим ребенком, как человек, которого ведет куда-то неведомая десница.

Долгим трепетом обдало ночь. Листва заволновалась и, казалось, простерла над нами складки своей волнистой туники. В таинственных узорах тени мы стали лишь двумя не знающими друг друга тенями, идущими к жизни. Я перестал видеть лицо Жаний. Там, в высоте розоватая кровь первого сияния – иссякла, исчез и сад роз ясной и девственной луны. Как юная супруга, холодная и чистая, она опустилась на ложе неба. И снова больной взор девушки обернулся ко мне.

Мы шли так, пока не достигли края опушки. И сели там, среди голубого трепета ночи. Как и впервые, я опустил свои руки на ее колени. Она была, как покорная вечным и неизменным предначертаниям супруга, и не противилась стоящему за дверью жениху.