Накануне Кэролайн проспала целых восемь часов не просыпаясь – в первый раз за много недель. И проснулась без своей обычной мучительной головной боли. Да, одиночество и безыскусность провинциальной жизни явно начинали оказывать свое воздействие.

Корни, само наличие которых так яростно отрицала ее мать, давали о себе знать, они оживали, укреплялись. Оказывается, ничто не могло выкорчевать эти корни, да никто и не собирался больше выкорчевывать их. Она даже может снова попытаться удить!

При этой мысли она засмеялась, подошла еще ближе к воде и увидела плоский камешек у самой кромки. Любопытно, сможет ли она бросить его так, чтобы он не сразу канул на дно, а как бы пробежался прежде по воде? Еще один, почти забытый образ: здесь, вот именно здесь, стоял когда-то дедушка и учил ее бросать камешки таким особенным способом.

Радуясь обретенному воспоминанию, Кэролайн наклонилась, чтобы поднять камешек. Странно, но ей вдруг показалось, что кто-то на нее смотрит. Смотрит в упор. По спине еще не успели пробежать первые мурашки страха, а она уже краешком глаза заметила что-то белое. Кэролайн повернула голову, всмотрелась и застыла на месте от ужаса. Даже крик заледенел в горле.

Да, на нее смотрели в упор глаза, которые ничего не могли видеть. Над темной рябью воды поднималось чье-то лицо, спутанные светлые волосы зацепились за корни старого дерева.

Дыхание Кэролайн стало прерывистым, оно вырывалось из горла короткими скулящими всхлипами, пока она, спотыкаясь, пятилась назад. «Не смотри, не смотри!» – говорила себе Кэролайн, но не могла отвести глаз от этого лица, от того, как вода плескалась у подбородка, как солнечный луч мерцал в плоском, ничего не видящем безжизненном взгляде. И лишь когда ей удалось наконец закрыть свое лицо ладонями, она смогла набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы крикнуть. Крик отозвался эхом, ударившись о темную воду, и вспугнул птиц с веток деревьев.

Глава 4

Тошнота уже почти прошла. Кэролайн отставила стакан, сделала глубокий вздох и стала ждать, когда Берк Трусдэйл покажется из-за деревьев.

Он не попросил ее пойти вместе с ним: очевидно, ему достаточно было один раз взглянуть на нее, чтобы понять, что она не сможет пройти и десяти шагов. Даже сейчас, когда она сидела на верхней ступеньке крыльца и руки у нее почти перестали дрожать, Кэролайн не могла вспомнить, как добралась от пруда до дома.

Кажется, она потеряла по дороге туфлю. Одну хорошенькую сине-белую туфлю из пары, купленной несколько месяцев назад в Париже… Остекленевшими глазами Кэролайн уставилась на босую ногу, испачканную грязью и травой, потом нахмурилась и движением носка сбросила вторую туфлю. Пусть уж лучше обе ноги будут босые. Ведь, в конце концов, кто-нибудь может подумать, что она сошла с ума, раз сидит здесь в одной туфле. Особенно если учесть, что в ее пруду плавает мертвое тело…

Но тут желудок Кэролайн опять сжала судорога, она испугалась, что сейчас исторгнет из себя всю тепловатую воду из-под крана, и уронила голову на колени. Как же она ненавидит эту свою слабость! Ненавидит страстно, как может ненавидеть лишь человек, недавно выздоровевший после долгой изнурительной болезни. Слабость и неумение себя контролировать…

Сжав кулаки, Кэролайн постаралась собрать все свои душевные силы и оттащить себя от края опасной пропасти. Какое право имеет она быть такой слабой, ранимой и сходить с ума от страха? Ведь она живет, она жива, она в полной целости и сохранности. В отличие от той бедняжки…

Когда в подъездную аллею въехал автомобиль, Кэролайн подняла голову и поднесла вялую ладонь к глазам, чтобы получше разглядеть большой пикап, пробирающийся сквозь чересчур длинные ветви деревьев, обвитые диким виноградом.